Версия капитана произвела впечатление на оперативников.
– Интересное умозаключение, – сказал наконец Соловец. – Это дело надо перекурить.
В буфете тира курить воспрещалось, поэтому оперативники вышли на улицу. Они заняли одну из пустующих скамеек в сквере.
– Молодец, Андрей, – похвалил коллегу Дукалис. – Мне бы такое в голову не пришло.
– Ты, главное, обо всем этом пока Мухомору не говори, – посоветовал Ларину Волков. – Слишком уж все кучеряво…
– Но других же версий у нас нет, – возразила Настя.
– Да, других версий нет, – согласился Соловец. – Значит, будем разрабатывать эту.
– Гриншпун много чего порассказал про нумизматические дела, – сказал Ларин. – И вот что мне пришло в голову…
Попыхивая сигаретой, капитан изложил коллегам возникший у него план.
Милицейский «уазик», в котором сидели Соловец, Ларин, Дукалис, Волков и шофер Витя, подкатил к служебному входу в Эрмитаж. Оперативники заранее созвонились с начальником охраны музея майором милиции Юрием Трофимовым, он встретил коллег в вестибюле. Поздоровавшись с майором, оперативники вслед за ним направились по коридорам и лестницам на четвертый этаж.
Идя по музею, Ларин то и дело оглядывался по сторонам. Он даже не помнил, когда последний раз был здесь. Характерные запахи и звуки напомнили милиционеру школьные годы, когда его вместе с другими одноклассниками водили в музей на экскурсии. Ностальгия по детству проникла в милицейскую душу. Остальные члены оперативной бригады были менее сентиментальны. Они шли быстрым шагом по коридорам Эрмитажа, лишь изредка бросая взгляды на висящие по стенам полотна и стоящие на постаментах скульптуры.
Наконец милиционеры оказались перед входом в отдел нумизматики.
– Пришли, – сказал Трофимов.
Он отворил дверь, и компания оказалась в одном из служебных помещений музея.
– Здравствуйте, Аркадий Андреич, – обратился начальник службы охраны к мужчине, находящемуся в кабинете.
– Добрый день.
Перед оперативниками стоял человек лет сорока пяти с зачесанными назад седоватыми волосами, очками на носу и рыхлой фигурой, облаченной в мешковатый костюм.
– Познакомьтесь, пожалуйста, – сказал Трофимов. – Вот оперативная бригада Двенадцатого отделения милиции.
– Савельев Аркадий Андреич, – произнес работник музея.
Офицеры по очереди представились, пожав музейщику руку.
– Чем обязан визитом ваших коллег? – обратился Савельев к Трофимову.
– Они сами все объяснят, – сказал начальник охраны.
Савельев жестом предложил милиционерам сесть.
– Прошу вас, – сказал он.
Оперативники и охранник расположились вокруг большого, заваленного книгами и бумагами стола с массивными ножками.
– Скажите, Аркадий Андреич, – обратился к нему Соловец, – как часто предлагают музею купить редкие монеты?
– Вас интересуют юридические или физические лица?
– Физические.
– Последнее время количество предложений от граждан возросло, – сказал нумизмат.
– Чем вы это объясняете? – спросил Ларин.
– Приходит много пенсионеров. Времена сейчас трудные, на пенсию не прожить, вот и несут сюда все, что считают ценным. Но, сами понимаете, ценные экземпляры встречаются редко.
– И все-таки попадаются? – поинтересовался Волков.
– Конечно! Однако я себя иногда чувствую, как петух, который, разгребая навозную кучу, пытается найти жемчужное зерно.
– Аркадий Андреич, – обратился к музейщику Ларин, – а не предлагали Эрмитажу в последнее время купить динарий Александра Македонского?
Савельев с удивлением посмотрел на оперативника.
– Вы знаете, – сказал он, – это как раз то самое жемчужное зерно, про которое я вам говорил! Действительно мне его предлагали!
У оперативников загорелись глаза.
– Кто это был? – спросил Ларин.
– Мужчина лет под тридцати.
– Как он представился?
– Борис Алексеич. Фамилию не называл.
– Он показал вам монету?
– Да.
– Как вы считаете, она подлинная?
– Без специальной экспертизы дать ответ трудно. Я так и сказал этому Борису Алексеичу.
– Вы предложили провести экспертизу?
– Нет, так как финансовые условия, выдвинутые владельцем монеты, для нас однозначно неприемлемы.
– Что вы имеете в виду? – спросил Соловец.
– Посетитель попросил за монету сто тысяч долларов. Я сказал, что мы можем заплатить максимум тридцать. Его это не устроило, и он ушел.
Ларин положил перед Савельевым фотографию Устинова.
Читать дальше