Анжела Марсонс: Немой крик

Тереза не сомневалась, что к заявлению все отнеслись абсолютно серьезно. Источник был несколько странным, но заслуживающим доверия. Правда, его заставили замолчать навсегда – и она ни минуты об этом не жалела.

Хотя время от времени в эти годы, прошедшие после Крествуда, ее желудок вдруг сжимался при виде похожей походки, цвета волос или поворота головы.

Тереза встала и попыталась стряхнуть охватившую ее меланхолию. Пройдя в кухню, поставила в посудомоечную машину единственную тарелку и бокал для вина.

У нее не было ни собаки, которую надо было бы выгулять, ни кошки, которой требовалось бы открыть дверь. Просто последняя вечерняя проверка всех замков.

И опять женщина почувствовала, что это было бесполезным занятием, что ничто не сможет оградить ее от прошлого. Она прогнала эту мысль. Бояться абсолютно нечего. Все они заключили договор и выполняли его в течение десяти лет. Только пятеро знали правду. Тереза чувствовала, что слишком напряжена, чтобы немедленно заснуть, но она назначила на семь утра совещание, на которое не имела права опаздывать.

Войдя в ванную комнату, Уайатт включила воду, добавив предварительно в ванну щедрую порцию пены. Помещение мгновенно наполнилось ароматом лаванды. Горячая ванна, вместе с выпитым ранее бокалом вина, заставит ее заснуть.

Тереза ступила в ванну, рядом с которой, на ящике для грязного белья, были аккуратно сложены халат и ночная пижама, закрыла глаза и с облегчением погрузилась в воду. Напряжение стало ослабевать, и на лице ее появилась улыбка. Она начинает слишком болезненно воспринимать окружающее.

Тереза чувствовала, что ее жизнь разделилась на две части. Были тридцать семь лет до ТОГО – так она предпочитала называть жизнь до Крествуда. Эта жизнь была великолепна. Тереза была одинока и амбициозна и сама принимала все решения. И ни перед кем не отчитывалась.

А вот жизнь после Крествуда была совсем другой. В этой жизни за ней повсюду бродил страх – он диктовал ей, что надо делать, и влиял на ее решения.

Совсем как мир до и после рождения Христа.

Тереза помнила, как где-то прочитала, что совесть – это не что иное, как страх быть пойманным. Она достаточно честна перед самой собой, чтобы признать, что это было правдой – по крайней мере, в том, что касалось ее.

Но их тайна надежно похоронена. По-другому и быть не может.

Неожиданно женщина услышала звук разбившегося стекла. И донесся этот звон не откуда-то издалека – он прозвучал у нее на кухне.

Она лежала абсолютно неподвижно и напряженно вслушивалась в тишину. Такой звук не мог привлечь ничьего внимания. Следующий дом находился на расстоянии двухсот футов [2]от ее жилища, а с другой стороны ее дома высилась живая изгородь из двадцатифутовых кипарисов.

Атмосфера в доме сгустилась. Тишина, которая последовала за звуком разбитого стекла, была полна угрозы.

Может быть, это просто бездумный акт вандализма? Может, пара учеников из школы Святого Иосифа узнали ее домашний адрес? Боже, пусть это будет именно так!

Кровь громко стучала у Терезы в висках. Она сглотнула, пытаясь прочистить уши.

Тело начало реагировать на ощущение того, что она не одна в доме. Испуганная женщина села. Звуки воды, заплескавшейся в ванне из-за того, что она поменяла позу, прозвучали как гром. Рука Терезы соскользнула с фаянсового края ванны, и она опять погрузилась в воду – всей своей правой стороной.

Звук, донесшийся снизу от лестницы, разрушил остатки надежды на бездумный акт вандализма.

Тереза поняла, что ее время закончилось. Где-то в другой, параллельной вселенной ее тело напряглось, реагируя на опасность, но в реальности и ее тело, и мозг замерли в ожидании неотвратимого. Она понимала, что прятаться ей больше некуда.

Услышав скрип ступеней, женщина прикрыла глаза и приказала себе оставаться расслабленной. Она даже почувствовала какую-то свободу, столкнувшись, наконец, лицом к лицу со страхами, которые ее преследовали.

Ощутив, как в комнату проник прохладный воздух, Тереза открыла глаза.

Вошедшая фигура была одета во все черное и, как тень, выглядела лишенной каких-либо индивидуальных черт. Рабочие брюки и толстый свитер из овечьей шерсти были прикрыты длинным пальто, а лицо скрывала шерстяная балаклава [3]. «Почему я?» – билась в голове Терезы отчаянная мысль. Она отнюдь не была самым слабым звеном.

– Я ничего никому не сказала, – произнесла женщина, покачав головой. Ее слова были едва слышны. Все ее чувства замерли, а тело приготовилось к смерти.