Жан-Франсуа Коатмер - Я убил призрака

— Десять часов, — сказала Роберта.

Она покрутила настройку, сбросила плащ.

— Кстати, мы что-нибудь ели?

— Кажется, нет, — ответил Арле.

Роберта отправилась на кухню:

— Пойду посмотрю, осталось ли что, какие-нибудь консервы. Увы, я приехала слишком поздно.

Арле услышал, как она открывает стенные шкафы, холодильник. Ее каблуки застучали по полу. Он не шевелился, смакуя свое счастье. Непривычно новое, неслыханное счастье.

— Есть сухой суп! — крикнула Роберта. — И мясное рагу с бобами. Ой, две бутылки шампанского, «Пол-Роже брют». Кладу одну в холодильник?

— Давай!

Он встал, стянул куртку, направился в ванную.

— Приведу себя в порядок. И побреюсь!

— Черт знает что, — ворчал Арле. — Так я только обдеру всю кожу!

Вот уже десять минут он скоблил лицо бритвой. Лезвие скользило плохо, скрипело, словно Арле водил им по железяке. Наморщив лоб, он натянул кожу так, что она чуть не лопнула. Пена уже высохла. Он обильно намылил лицо кисточкой. Стальное лезвие скрежетало. Самое ответственное место, над верхней губой, осторожно… Арле пробормотал ругательство: пена под самым носом покраснела. Еще один порез. Слишком дрожит рука. Почему он так нервничает? Для этого нет никаких причин, успокаивал себя Арле. Роберта рядом. Через отверстие под потолком доносился звон посуды. В трубах загудело: это Роберта пустила воду. Чем не мирный вечерок? Он так и сказал Роберте. Чудесное Рождество. Он на самом дело так думает.

Когда он вошел в ванную и провел влажной губкой по лицу, у него возникло ощущение, будто он соскреб маску, освободился от неестественного лихорадочного возбуждения, не оставлявшего его последнее время. То была не тревога, не гнетущее чувство ответственности, неотступной опасности. Даже не ненависть. Чувство было более низменное и более сильное, чем ненависть. Нездоровое чувство, неясное, грязное, которому он не осмеливался даже подобрать имя. Именно оно заставляло его сжимать кулаки, придавало его движениям резкость. Роберта…

Сейчас он сожмет ее в объятиях, но для него она никогда уже не будет прежней Робертой. Никогда. Он обманывался лишь наполовину, считая ее мертвой. Эдуар действительно убил ее этой ночью, во всяком случае, уничтожил дорогой для Арле образ жены, разрушил душевный комфорт. Покоя и уверенности больше не будет! В его сознании уже бурлят, лопаются ядовитыми пузырьками вопросы. Арле высокомерно отметает их — нет, это невозможно! Роберта не могла… Невозможно что? Где начинается и где кончается ложь?

Он с силой скоблил адамово яблоко: одно движение — и горло перерезано! Ложь. Роберта была любовницей брата до того, как вышла замуж за Арле. До того! Только до того! После ничего такого не было! Он верит ей. «Я верю тебе, Роберта! Я ведь уже сказал». Надо верить, он хочет, хочет верить всей душой. Потому что иначе…

Во второй половине дня она всегда была свободна, сама распоряжалась своим досугом, никто ее не контролировал. А Эдуар приезжал в город почти каждый месяц. Зачем она поехала в Гуильё? Нет, он несет вздор, он несправедлив. Фото — этим подлым приемом он заставил ее… Эдуар ждал три года. Целых три года. Именно этого Арле не мог понять. Почему он начал шантаж словно после долгой спячки? Три года назад… носила ли тогда Роберта челку, как сейчас?

Кончив бриться, Арле открыл кран, подставил лицо под струю воды, потом выпрямился. Он чувствовал себя посвежевшим. Ему стало стыдно. Вот его отражение в зеркале. Не слишком привлекательное, лицо перекошено от ревности. Он постарел: набрякшие веки прожигателя жизни, желтая кожа, нелепые волоски в ноздрях, остатки мыльной пены, царапины. Уродина, право слово. Но тут же его успокоила самодовольная мысль: «Все же, не льстя себе, могу сказать: если выбирать между Эдуаром и мной, Роберта должна…» Вот так! Все забыть, снять остроту, свести все к банальному соперничеству на любовной почве.

Арле открыл стенной шкаф, порылся среди пузырьков с лекарствами, косметических средств. Глоток гемоксила, пульверизатор с «Аква-Вельва»… Он поставил флакон на место, захлопнул дверцу. Немного резко. Стекло звякнуло.

И вдруг что-то сваливается ему на руки и отскакивает на пол. Саквояж Роберты. Она, наверно, только что положила его в шкаф. При падении саквояж раскрылся, из него вывалился сверток. Газета развернулась. Арле поднял мягкие белые туфли, которые Роберта всегда брала с собой, когда нужно было долго вести машину.

Он положил саквояж на умывальник. Изящная плетеная корзинка на итальянский манер, из бечевы и прутьев. Крышка приподнялась. Пальцы Арле, поглаживая, крутя кожаные ручки, вдруг судорожно сжались. Кровь прилила к голове. После недолгих колебаний Арле подскочил к двери и закрыл ее на задвижку, чтобы никто не помешал ему совершить дурной поступок. Потом Арле возвратился к умывальнику, сунул руку в сумку и лихорадочно перебрал ее содержимое. Батистовый платочек, пудреница, маникюрный набор, связка ключей, неначатая пачка «Кравена». Обычный женский набор. Что он ищет? Новые фотографии? Письмо? Размашистый самоуверенный почерк брата? Как он сам себе мерзок. Если бы Роберта застала его… На дне сумки — обычные бумаги: удостоверение личности, водительские права… Золотые часики с узорной крышкой — подарок на двадцативосьмилетие, которое они справляли в марте этого года. Миниатюрная записная книжка с карандашом в кожаном футляре. Арле открыл ее, перелистал. Несколько небрежных строчек: визиты к парикмахеру, телефонные номера… Все вполне невинно.