Жорж Сименон - Мегрэ в меблированных комнатах

Мегрэ знал, что ему сейчас позвонят, и пошел к телефону. Сразу же раздался звонок.

— Алло! Это вы, месье комиссар?

— Да. С кем она говорила?

— С адвокатом. Мэтр Леша, который живет на бульваре Батиньоль.

— Она его раньше знала?

— Нет. Сказала, что ей нужна консультация по очень важному делу, но что она лежит в постели и не может встать. Просила его срочно приехать на улицу Ломон. Он заставил ее несколько раз повторять фамилию. Похоже, что ему не очень-то хочется ехать через весь Париж, не зная зачем. Он пытался выведать у нее хоть что-нибудь, но она ничего не сказала. В конце концов обещал приехать часов в двенадцать.

Мадемуазель Клеман вернулась с сумкой в руке, торопливая, запыхавшаяся. Она проскочила на кухню, не взглянув на комиссара.

- Чего это она? — спросил он Люка.

— Не знаю. На ней просто лица нет.

Мегрэ прошел в кухню. Мадемуазель Клеман стояла к нему спиной и, тяжело дыша, выкладывала овощи в шкаф для провизии.

— Послушайте, мадемуазель Клеман!

— Что?

— Вы больше не хотите меня видеть?

Она повернулась к нему всем телом, щеки ее горели, глаза блестели.

— Что вы пытаетесь от меня скрыть?

— Я?

Глаза у Мегрэ смеялись.

— О чем он у вас спрашивал?

— А вы следили за мной?

— Расскажите мне все.

— Он… назвался журналистом.

— Похож на журналиста?

— Не знаю. По-моему, нет, но…

— Но что?

— Волосы у него почти седые.

— Высокий или маленький?

— Маленький. Гораздо ниже меня.

— Одет хорошо?

— Да, одет прилично. Я стояла возле тележки и покупала редиску. Он снял шляпу и поклонился мне.

— Какая у него шляпа?

— Серая фетровая. Все на нем серое.

— Он спросил обо мне?

— Нет, но он назвался представителем газеты и сказал, что хочет знать, как идет следствие.

— Что вы ответили?

— Я искала глазами вас или вашего инспектора.

— Вы испугались?

— Сама не знаю. Он упорно смотрел на меня. Очень худой, круги под глазами, лицо желтоватое. Я посоветовала ему обратиться к комиссару Мегрэ. Он сказал, что вы ему не ответите, и спросил, где вы сейчас. Я сказала, что пошли в дом напротив. А потом мне стало страшно. Я, конечно, знала, что в толпе он ничего не сможет сделать, но все-таки поскорее зашла в колбасную. Он хотел пойти за мной, но не пошел. Посмотрел на обе стороны улицы и направился в сторону бульвара Сен-Жермен.

— Вы не сказали ему, что я два раза ходил к мадам Бурсико?

— Нет.

— И о ней вы с ним не говорили?

— Я даже не знала ее фамилии, пока вы мне сейчас не сказали.

— Чьей фамилии?

— Больной женщины на втором этаже. Ведь вы о ней говорите? А он кто? Убийца?

— Возможно.

Толстая девица с минуту смотрела на него, вытаращив глаза, а потом разразилась нервным смехом и никак не могла остановиться.

Впоследствии Люка особенно охотно рассказывал об этом следствии, так что в конце концов в уголовной полиции наизусть повторяли некоторые его фразы.

— Я все еще сидел у окна в маленькой гостиной. Небо вдруг потемнело, как свинец, и по мостовой запрыгали градины, огромные, величиной с орех. Я вспомнил, что оставил открытым окно у себя в кабинете. Хотел позвонить Жозефу, рассыльному, и попросить, чтобы он закрыл окно. Комиссар расхаживал по коридору, заложив руки за спину. Когда я снял трубку, он взял ее у меня из рук, снова повесил на телефон и сказал: «Не сейчас, сынок».

Мегрэ часто называл его сынком, хотя разница в возрасте была у них не больше десяти лет.

— Град шел целый час. Потом в газетах писали, что такой сильной бури не бывало еще никогда. Комиссар оставил дверь открытой. Все это время он ходил по коридору туда и обратно. Мадемуазель Клеман наблюдала за ним из кухни через глазок. Она подошла ко мне, испуганная, тихо сказала: «Прямо не знаю, что с ним. Я просто боюсь его!» И тут раздался телефонный звонок…

Доходя до этого места своего рассказа, Люка каждый раз делал паузу, а потом произносил ровным голосом:

— Комиссар вскинул голову и со вздохом облегчения поднял трубку.

В это утро действительно шел град. Мегрэ долго ходил по коридору, ворча что-то себе под нос, и бросился к телефону, как только раздался звонок.

— Алло! Говорит Мегрэ.

И на другом конце провода далекий голос повторил, словно эхо:

— Алло!

Наступило молчание. С порога прямо в коридор прыгали градины. В кухне мадемуазель Клеман с кастрюлькой в руке окаменела, как перед фотоаппаратом.