– Я ничего не понимаю, Юлия Владимировна. Это какая-то ошибка. – Девушка была явно растеряна. – Ничего подобного не было. Это гнусная инсинуация. Я прекрасно помню эту пациентку и…
– И, по-вашему, она лжет, – закончила за Клочкову Завладская. – Не самый оригинальный ответ, Маргарита Сергеевна. За то время, что я возглавляю наше отделение, подобных оправданий я, пожалуй, слышала никак не меньше сотни. И на их основании получается, что все пациентки, как правило, лгут, а наши сотрудники или сотрудницы – просто невинные овцы.
– Я этого не говорила. Просто…
– Давайте поступим так. – Завладская встала и вышла из-за стола. Она была почти на полголовы выше Клочковой. – На первый раз я сделаю вам только предупреждение. Устное. Но если на мой стол ляжет еще одна такая жалоба в ваш адрес, я буду вынуждена применить по отношению к вам более серьезные санкции. Вплоть до вашего перевода в другое отделение. Или даже увольнения. Я достаточно ясно выразилась, Маргарита Сергеевна? Вы меня поняли.
Клочкова потупила взгляд. Спорить с Завладской, которая была здесь фактически единовластной хозяйкой, не имело никакого смысла. За четыре месяца работы Маргарита уже успела узнать от коллег о крутом норове заведующей.
– Я поняла.
– Вот и отлично. – Завладская буквально вырвала бумагу из рук своей сотрудницы. – А теперь можете идти. И не забудьте о нашем разговоре.
Клочкова развернулась и вышла из кабинета. Настенные часы в кабинете заведующей, висевшие рядом с большим портретом Склифосовского, пробили полночь. Понедельник сменился вторником, четырнадцатым февраля. Одной рукой Завладская скомкала лист бумаги и, не глядя, бросила его в урну. Вернулась за стол, села на прежнее место и быстрым ловким движением вынула сигарету из лежащей перед ней пачки «Собрания». Вставила ее в коротенький коричневого цвета мундштук. Щелкнула зажигалкой, прикуривая, и пляшущее пламя на несколько секунд осветило ее продолговатое, с правильными чертами лицо.
Осторожный стук в дверь заставил Завладскую поднять голову.
– Да-да.
Старшая акушерка Татьяна Аникеева, женщина тридцати с небольшим лет, с волосами, забранными в «конский хвост» и лицом без признаков косметики, выглядевшая гораздо старше своих лет, переступила порог кабинета, плотно прикрыла за собой дверь и какой-то крадущейся, свойственной лишь ей походкой приблизилась к столу заведующей. Завладская затушила сигарету, искурив ее только до половины, и небрежно бросила окурок в пепельницу. В последнее время она старалась курить меньше, еженедельно сокращая количество сигарет, чтобы в итоге совсем расправиться с этой пагубной привычкой.
– Ну?
Аникеева взяла стул, придвинула его поближе и села. Привычно покосилась на закрытую дверь, словно проверяя, не пришло ли кому в голову ее преследовать.
– Все прошло чисто, Юлия Владимировна, – доложила она заведующей. – Впрочем, как всегда. Беспокоиться не о чем.
– Нельзя ли поподробнее, Таня?
– Чилинская родила здорового полноценного мальчика. Никаких физических отклонений. Я сама проверила. Затем быстро произвела подмену ребенка и теперь… Теперь у нас есть превосходный малыш для передачи Илье Романовичу. Можете позвонить ему завтра. Или даже хоть сегодня. – Аникеева взглянула на настенные часы и сухонько засмеялась. – То есть в любом случае уже сегодня.
– Никто ничего не заметил? Ты уверена?
Завладская любила лишний раз подстраховаться. Тот опасный вид бизнеса, в который уже более года назад втянула ее как раз старшая акушерка, познакомив с представителем крупного детского фонда «Эдельвейс» Ильей Лобановым, был настолько же законным, как торговля оружием или наркотиками. Неудивительно, что Завладская волновалась. Узнай кто-нибудь из представителей правопорядка, что она, заведующая родильным отделением, непримиримый борец со взяточничеством и коррупцией на территории больницы, занимается подменой детей с дальнейшей их продажей за рубеж, ей бы грозило не менее двадцати лет лишения свободы.
– Абсолютно уверена. – Аникеева – при всей своей демонстративной любви к конспирации и различным играм в шпионов – на самом деле была значительно спокойнее своей руководительницы. – Клочкову вы нейтрализовали вызовом к себе в кабинет, а мать видела ребенка всего пару секунд, когда я хлопнула его по попке и заставила закричать. Вы же знаете, что в этот момент и при том состоянии, в котором они находятся, роженицы ничего не способны разглядеть. А потом их всех увезли из операционной, и я осталась там совершенно одна. Когда вернулась Клочкова, все было закончено.
Читать дальше