Жорж Сименон - Мегрэ в тревоге

— Делала только то, что хозяин позволял, то есть подметала пол, стирала пыль — при этом, не дай Бог, что-нибудь сдвинуть с места! — и мыла посуду.

— Он был маньяком?

— Я этого не говорила.

— Комиссару можешь довериться, — шепнул ей муж.

— Мне не пристало жаловаться на него.

— За исключением того, что он месяцами тебе не платил за работу.

— Это не его вина. Если бы те, кто живет напротив, давали ему деньги, что должны были…

— А вас не подмывало выбросить этот кусок трубы?

— Естественно, пыталась. Но он приказал его оставить. Использовал как пресс-папье. Помню еще, как однажды заявил, что он может пригодиться на тот случай, если к нему вдруг пожалуют воры. Странная мысль — ведь на стенах висело столько ружей. Он их коллекционировал.

— Это правда, месье комиссар, что его племянник покончил с собой?

— Да.

— Вы считаете, что это он совершал убийства? Еще рюмочку белого? Видите ли, я всегда говорил жене, что даже не пытаюсь понять причуды богатеньких. Они и думают, и чувствуют иначе, чем мы.

— А вы знакомы с семейством Верну?

— Как и все, встречал их на улице. Слушок прошел, что они совсем обезденежили и даже брали взаймы у слуг; наверное, так и было, поскольку хозяин Леонтины не получал более содержания и не мог ей платить.

Жена тайно подавала мужу знаки, чтобы тот не очень-то распускал язык. Ему особенно и нечего было рассказывать, но он обрадовался случайному собеседнику, тем более что им оказался сам комиссар Мегрэ.

А тот покинул их с горьковатым привкусом белого вина во рту. На обратном пути улицы были несколько оживленнее. Молодые парни и девушки на велосипедах возвращались из города. В обратном направлении тянулись целыми семьями.

Вся правоохранительная верхушка, надо полагать, по-прежнему заседала во Дворце правосудия. Но Мегрэ не захотел присоединяться к ним, ибо он не желал как-то влиять на решение, которое тем предстояло принять.

Постановят ли они закрыть дело, сочтя самоубийство доктора признанием вины?

Это было вполне вероятно, но в этом случае Шабо до конца жизни будут мучать угрызения совести.

Когда он добрался до улицы Клемансо и бросил взгляд вдоль улицы Репюблик, то увидел на обоих ее тротуарах чуть ли не толпу, люди прогуливались, выходили из кинотеатра, а на террасе кафе «У почты» были заняты все столики. Солнце уже светилось багровыми тонами приближавшегося вечера.

Комиссар направился к площади Вьет, прошел мимо дома своего друга, разглядев за окнами второго этажа мадам Шабо. Вот и улица Рабле, где у особняка Верну все еще гужевались зеваки, но поскольку сей дом посетила смерть, жители предпочитали находиться от него на некотором расстоянии — большинство стояло на противоположном тротуаре.

Мегрэ все твердил и твердил себе, что это дело его не касается, что сегодня вечером он уедет отсюда поездом, что рисковал вызвать всеобщее недовольство и поссориться со своим другом.

И все-таки, так и не совладав со своей натурой, протянул руку к дверному молоточку. Ждать пришлось долго, под перекрестными взглядами прогуливавшихся горожан; наконец послышались шаги, и дворецкий приоткрыл створку двери.

— Я хотел бы повидать месье Юбера Верну.

— Он не принимает.

Мегрэ все равно вошел в прихожую, хотя его никто туда и не приглашал. Холл был погружен в полумрак.

Стояла мертвая тишина.

— Он в своих покоях?

— Думаю, он в кровати.

— Скажите: окна вашей комнаты выходят на улицу?

Дворецкий заметно смутился, заговорил тише:

— Да. На четвертом. Мы с женой спим в мансарде.

— И вы можете просматривать дом напротив?

Они не уловили ни звука, но дверь салона приоткрылась, и Мегрэ узнал в ее проеме силуэт свояченицы Юбера Верну.

— Что такое, Арсен?

Она, конечно, видела комиссара, но обращалась не к нему.

— Я сказал господину Мегрэ, что месье не принимает.

Она все же повернулась к посетителю:

— Вы хотите поговорить с моим зятем? — Она смирилась с неизбежностью визита комиссара и приоткрыла дверь пошире. — Входите.

Женщина находилась одна в обширном салоне с опущенными на окнах шторами; на одноногом столике стояла единственная лампа, кое-как освещавшая помещение. Ни открытой книги, ни газеты, ни какого-нибудь рукоделия — ничего. Она, должно быть, так и сидела тут в одиночестве, в полнейшем безделье, когда он поднял входной молоточек.

— Я могу принять вас вместо него.

— Но я хотел увидеться именно с ним.

Тогда она подошла к столику, на котором стояли несколько бутылок, схватила одну из них, в которой, судя по этикетке, находилась водка из виноградников Бургундии, но теперь она была пуста.