Сергей Серп - Богатство и Драма Семьи Меньшиковых

– Как ты смеешь говорить, что я убил оцта, крысеныш!? – Помимо вопроса Меньшиков продублировал и удар.

– Я пришел, а вы на полу, и отец ваш на полу, я думал сердце, а у него шея, шея сломана, – заикаясь, рассказывал врач.

Виктор перевалился на колени и навис над дрожащим доктором.

– Шея? Шея!? Да ты откуда взялся, сучоныш!?

– Иван Иванович мне позвонил. Иван Иванович, сказал, что вы пьяный пришли, что опять с отцом ругаетесь.

– И что, что?!

– Я приехал, он мне открыл ворота, я пришел, а вы лежите, и он лежит. И я к нему, а он мертвый.

У Виктора похолодели пальцы и что-то безвозвратно оборвалось между грудью и горлом. Слова не шли на язык, Меньшиков моментально побелел, хоть в темноте коридора этого и не было видно. В руках застыл Полянцев, всунувший голову в пиджак как можно глубже, отчего между отворотами торчали только глаза и лоб. Мысли постепенно складывались в ужасную картину, с черными пробелами неизвестности.

– И, что, что мне делать? Это не я, слышишь, я не хотел его убивать!

– Я не скажу, не скажу, – бормотал врач, шмыгая носом.

– Не я это, я не мог его убить!

– Вы нечаянно, случайно, это все случайно произошло.

– Да! Да, это все несчастный случай, да? – глаза Виктора вспыхнули безумным огнем.

Полянцев быстро кивал, продолжая прятаться в пиджаке.

– Хочешь, я тебе денег дам? Только молчи и сделай что-нибудь! – в сознании Виктора зародилась какая-то безумная мысль. Ему просто необходимо было довериться кому-либо, вверить себя в чьи-то не запятнанные кровью руки и надеяться хоть как-то избежать сурового наказания, ведь он и сам еще до конца не верил в то, что совершил столь чудовищный поступок.

– Я, я не знаю, – робко ответил доктор, боясь вызвать новую волну негодования.

– Ты же врач, врач! Сделай что-нибудь!

Ошалелый Полянцев просто кивал, стараясь обнадежить обезумевшего Меньшикова.

– Да, да, можно попробовать.

– Да? Да? Сделай, сделай, я тебе денег дам, много, сколько хочешь!

– Нет, не надо, только отпустите, отпустите меня, я все, все, все сделаю.

Медленно поднявшись с пола, двое мужчин не сводя друг с друга глаз спустились по лестнице в залу. На диване все также лежал Михаил Ефимович Меньшиков, вокруг царил хаос.

– Нам надо все это прибрать, и вызвать скорую. И полицию.

– Зачем полицию? – испугался Меньшиков.

– Так надо по правилам, но не волнуйтесь, я скажу, что у него просто сердечный приступ был, а вы напишите отказ от вскрытия.

– Так ты же, вы же, сказал, что у него шея…

– Да, шея, но если его не щупать и вскрытие не делать, то, может, и не заметят, гематомы-то еще нет, а я сейчас челюсть подвяжу потуже. Вы еще какой-нибудь платок дайте, я и его повяжу, будто он дома в шейном платке ходит. Аристократично.

Голос врача гипнотизировал Виктора, он подошел к гардеробу и нашел один из отцовских платков. Отец всегда одевался элегантно, и подобных аксессуаров у него был полный шкаф. Вернувшись к дивану, где Полянцев уже заканчивал подвязывать челюсть куском марлевого бинта, Виктор остановился в нерешительности.

– А, давайте, – протянув руку за платком, сказал доктор.

Виктор продолжал сжимать платок, даже когда врач уже взялся за другой край. Взгляды мужчин вновь встретились. Лицо Виктора исказила лютая злоба. Теряя едва вернувшееся самообладание, Полянцев упал на колени перед Меньшиковым.

– Нет, прошу вас, отпустите меня, никому, никому не расскажу!

– Ты, ты, убил его!

– Нет, нет, стал бы я вам помогать тогда?

– Ты, собака, ты, денег моих захотел, гнида!

– Да какие, какие деньги, стал бы я вас шантажировать таким образом, Виктор Михайлович, это же самоубийство!

– Подставить меня хочешь, тварь!

– Я бы ушел, я бы ушел, вызвал полицию, а вас и будить не стал, Виктор Михайлович, – дрожа лепетал Полянцев, сложив руки, словно собрался молиться, – ну скажите, ну подумайте, я бы просто ушел, вызвал полицию, и ушел, или вас бы спящего уколол чем-нибудь, и никто бы не узнал, что это я, или…

– Ррр, сука, – Виктор уже занес ногу, чтобы обрушить её на лицо перепуганному доктору, но в последний момент остановился, бухнулся на колени и уткнулся, рыдая, в холодную кисть мертвого родителя.

– Але, скорая, мужчина умер, остановка сердца, почтовая улица, дом тридцать три, семьдесят лет.

– Ему, шестьдесят восемь, – вытирая лицо, заметил Виктор, когда Полянцев уже повесил трубку.

– Я знаю, что ему шестьдесят восемь, но, если человеку меньше семидесяти, то по закону обязаны делать вскрытие.