Николай Леонов - Последнее предупреждение Гурова

Улучив момент, Латыш подмял его под себя и, сжав пальцы на горле, стал душить.

Не имея возможности оказать серьезное сопротивление из того безвыигрышного положения, в котором сейчас находился, Гуров попытался тоже схватить противника за шею, но недостаток кислорода уже ощущался очень остро и довершить маневр уже не хватило сил.

Чувствуя, что теряет сознание, Гуров уже прощался с жизнью, как вдруг сквозь пелену наползающего мрака услышал выстрел.

– А! – прямо ему в ухо выкрикнул Латыш, и железная хватка ослабла.

Не рассуждая и не тратя времени на догадки о том, откуда пришла неожиданная помощь, Гуров моментально активизировался и попытался сбросить с себя противника. Но тот, придя в ярость от неожиданной помехи, бешено зарычал и еще сильнее сжал пальцы.

У Гурова потемнело в глазах, но не успел он подумать о том, что вот теперь уже точно все закончилось, как вновь прямо у себя над ухом услышал болезненный вопль.

Пальцы снова разжались, и Гуров, судорожно вдохнув воздуха и вновь получив способность видеть окружающие предметы, заметил, как прямо перед его лицом мелькнула еще чья-то кисть, тонкая и изящная, совсем не такая, как медвежьи лапищи снайпера.

Эта кисть перехватила разжавшиеся пальцы и, резко отведя их назад, вызвала очередной прилив эмоций у оппонента.

Болевой прием на какое-то время полностью нейтрализовал противника, и, воспользовавшись этим, Гуров наконец освободился и поднялся на ноги.

А умелый «айкидока» уже заламывал руку здоровенному, раза в четыре больше его самого, Латышу, похоже так и не понявшему, как все это с ним произошло.

Добавив пару хороших пинков от себя лично, Гуров вытащил из внутреннего кармана предусмотрительно захваченные им на сей раз наручники и, заломив вторую руку за спину снайпера, защелкнул их на запястьях.

– Сам встанешь или на руках тебя отнести? – спросил он, окидывая взглядом здоровенную тушу, лежащую на земле.

– Встанет, – чему-то улыбаясь, уже совершенно спокойный, говорил Игорь. – Сейчас холодно, на травке не позагораешь.

– Вовремя ты подоспел, – обратился к нему Гуров.

– Дело взаимное, – ответил тот. – Если бы вы его не задержали, я бы и вообще никуда не подоспел. Пока бы еще очухался.

– Сам-то как? Целый? – беспокойно оглядывая его, поинтересовался Гуров.

– А что мне сделается! – беспечно ответил Игорь. – Я ведь говорил вам, травмы у меня случаются очень редко.

– А у меня, кажется, случились, – слегка усмехнулся Гуров, кивая на свое бедро. – Так что, поднимем, что ли, бугая этого?

Вдвоем они взяли все еще продолжавшего лежать на снегу снайпера за плечи и помогли ему встать.

– Ну и здоровый, – рассматривая его как какую-то заморскую диковину, говорил Игорь. – Вон и рука вся в крови, и икру я ему прострелил, а хоть бы что.

– Так это ты стрелял? – спросил Гуров. – Значит, оружие взял с собой? Молодец.

– Оружие я взял, но стрелял не из своего. В снегу пистолет нашел. Подошел сюда, смотрю – лежит.

– Уж не мой ли?

– Не знаю. Вон он там, под кустами лежит, можете посмотреть.

Подойдя к зарослям, на которые указывал Игорь, и обнаружив свое табельное оружие, Гуров несказанно обрадовался.

– Вот и прекрасно. Не придется объяснения давать начальству строгому. Кстати, там, наверное, уже волнуются. Как-то надолго мы отлучились. Пойдем, Латыш, путь у нас неблизкий, а темнеет сейчас рано. Заблудимся еще, чего доброго, тогда как же я тебя правосудию передам. Тебя, между прочим, как зовут-то? По-человечески? Или только кличка?

Но здоровяк ничего не ответил.

Спотыкаясь и то и дело съезжая вниз по скользкому снегу, волоча за собой грузного снайпера, которому из-за скованных рук передвигаться было еще неудобнее, они выбрались из оврага и по собственным следам побрели в обратном направлении.

Теперь, когда все уже произошло и не подстегивало бодрящее ожидание большого сражения, идти казалось еще труднее.

Гуров все сильнее хромал, чувствуя растущую боль в ноге, приунывший снайпер, по-видимому догадываясь, что его ждет впереди, тоже едва передвигал ноги, и только неунывающий Игорь был, как всегда, бодр и доброжелателен. Даже зная, что перед ним – человек, убивший его друга, он не проявлял агрессии и, если Латыш оступался или спотыкался на неудобном, заснеженном пути, спешил помочь ему.

Вскоре горизонт просветлел, и они вышли на открытое пространство, которое еще совсем недавно преодолевали в спринтерском забеге. Здесь сугробы были глубже, но поскольку снегопад почти закончился, путники снова могли идти по своим старым следам, хотя бы отчасти облегчив для себя труд этой дороги.