Филипп Керр - Метрополис

– Думаю, это Бруно Кляйбер, – произнесла женщина в хлопчатобумажном халате, старой мужской фуражке и с метлой в руках.

Ее ноги были настолько опутаны варикозными венами, что казалось, ей под кожу забрались мелкие морские твари. А по тому, как она держала голову, я предположил, что у нее что-то не так с позвоночником. Она говорила с берлинским акцентом, таким же сильным, как ее предплечья.

– Пропустите, – велел я полисмену, и женщина шагнула вперед. – Вы?..

Она сорвала с головы фуражку, обнажив глубокий шрам от старого пулевого ранения, который напоминал пробор и выглядел иллюстрацией выражения «легко отделаться».

– Дора Гауптманн, сэр. Я мету набережные. Для компании «Каналы Кёльна». Тут на острове, сэр, к югу от Шлоссплац.

– И вы полагаете, что узнали покойного?

– Сомневалась, пока не увидела, что у него в кармане. Но теперь уверена. Этот деревянный шар и Железный крест ни с чем не спутаешь. Покойника звали Бруно Кляйбер, а деревянный шар был его куском хлеба лет, думаю, десять. – Она достала носовой платок, промокнула уголки слезящихся глаз, затем указала на запад вдоль Фридрихсграхт: – Если хотите, могу показать, где он работал.

– Спасибо. Буду вам очень признателен.

Мы двинулись вдоль набережной.

– Кляйбер играл в наперстки? – спросил я. – Мошенничал?

– Не-а. Шар слишком большой. Кляйбер заправлял уличной рулеткой под мостом Гертрауден. Каждое утро, ровно в девять тридцать, открывал свой стол и начинал катать шар. В это время у всех на рыбном рынке Кёльн кончается рабочий день. Они идут, покупают пару кружек пива или девку, которая не особо возражает против запаха, и иногда останавливаются сделать ставку у Кляйбера. Называют его стол «Маленьким Монте-Карло». Незаконное дело, конечно, но вреда-то никакого, да и не мошенничал он. Не нужно было Кляйберу мошенничать. Он вел честную игру, все про это знали. Железный крест, что он носил, был гарантией его порядочности. Кляйбер зарабатывал ровно столько, чтобы и дело оставалось прибыльным, и местные на него не обижались. А когда проигрывал, всегда платил, потому и продержался так долго.

– Ну, кое-кто все же обиделся, – сказал я, пока мы шли все дальше.

– Сомневаюсь я. Он был порядочным человеком, этот Кляйбер. У него всегда была припасена шутка для вас. Или монетка для какого-нибудь сопляка. Как по мне, кто-то захотел прибрать к рукам его наличность. Ту, что он держал в заднем кармане, чтобы расплачиваться за выигрышные номера.

– Похоже, вы хорошо его знали.

– Достаточно, чтобы сожалеть о его кончине. Он каждый день давал мне несколько монет, чтобы я выметала окурки, которые люди накидали под его стол. В таких делах он был щепетильным. Будто его местечко и в самом деле – красная дорожка в Монте-Карло.

– А сегодня?

– Сегодня я опоздала. Как раз спускалась к мосту, когда увидела, что вы выуживаете Кляйбера из воды.

– Кстати, не то чтобы это меня касалось, но отметина у вас на голове, откуда она?

Без малейшей неловкости женщина провела пальцем по шраму.

– Это? Везение, вот откуда. В шестнадцатом году я была сестрой милосердия на Восточном фронте. И меня ранило осколком русского снаряда. Такой же осколок убил мою сестру, которая тоже там служила. Мне повезло один раз и, возможно, повезет снова.

– Извините. Просто на улицах не так много женщин-ветеранов.

– Это потому, что большинство раненых умирали. Ведь женщины не так важны, как мужчины.

– Должно быть, это сказал мужчина.

Под мостом Гертрауден мы обнаружили нечто вроде сложенного рекламного щита из тех, что носят на себе. Около четырех футов, выкрашенный в зеленый цвет и довольно тяжелый, он был прикован цепью к швартовочному кольцу. Я достал нож, поковырялся острием в навесном замке, и уже через минуту мы развернули стол футов восьми длиной. Он был расчерчен на квадраты с цифрами и комбинациями, а посредине располагалось чуть утопленное блюдо с десятью незамысловатыми круглыми выемками, пронумерованными от одного до десяти. Вся затея выглядела довольно понятно. Крупье закручивал деревянный шарик вокруг блюда и ждал, пока тот упадет в один из пазов, а затем подсчитывал проигравших и победителей.

– Кляйбер считал быстро и никогда не ошибался. У него не ум был, а логарифмическая линейка.

– А его «поплавок», – сказал я. – Как думаете, сколько там было наличных?

– Марок сто, наверное. Достаточно, чтобы кто-нибудь захотел ограбить бедолагу.

– Никто не приходит на ум?