Жорж Сименон: Мегрэ ищет голову

— Мужскую? — спросил он недоверчиво.

— Да, мужскую. Она поросла черным волосом и…

Из канала Сен-Мартен периодически вытаскивали мертвые тела, причиной находки почти всегда было движение судовых винтов. Чаще всего это были целые трупы, среди них нередко попадались мужчины: старый нищий, например, свалившийся в пьяном виде в канал, или субъект, пришитый соперничающей бандой.

Тела, разрубленные на части, попадались не так уж и редко — раза два-три в год в среднем, но, насколько мог вспомнить Депуаль, это всегда были женщины. В девяти случаях из десяти — проститутки самого низкого пошиба. «Убийство на почве садизма» — указывалось тогда в полицейских донесениях.

Полиция хорошо знала фауну квартала, всегда имела свежие списки темных и подозрительных личностей, и обычно достаточно было нескольких дней, чтобы арестовать виновного, если речь шла о грабеже или вооруженном нападении. Но очень редко ей в руки попадались убийцы такого сорта.

— Вы ее принесли? — спросил Депуаль.

— Руку-то?

— Где вы ее оставили?

— На набережной. Нам можно отчаливать? Нас ждут на Арсенальной набережной.

Не отвечая, Депуаль закурил, позвонил в дежурную часть полиции о случившемся, а затем набрал номер квартиры Магрена, квартального комиссара:

— Простите, что разбудил. Речники только что вытащили из канала руку… Нет, мужскую… Я тоже так подумал… Как?.. Да, он здесь. Сейчас спрошу.

Он повернулся к Жюлю, не выпуская трубки:

— Долго она, если судить по виду, пробыла в воде?

Нод-старший почесал в затылке:

— Смотря по тому, что вы называете долго.

— Очень разложилась?

— Не могу сказать. Думаю, пролежала дня два-три.

Депуаль повторил в трубку:

— Два-три дня.

Потом все слушал, катая карандаш, распоряжения, которые ему давал комиссар.

— Можно нам идти в шлюз? — повторил Нод, когда Депуаль положил трубку.

— Пока нельзя. Комиссар сказал, что к барже могли пристать другие части тела, и мы рискуем их потерять, если вы уплывете.

— Но не могу же я там торчать вечно! Позади нас уже собралось четыре баржи.

Дежурный позвонил по другому номеру и ждал ответа.

— Алло!.. Виктор?.. Я тебя разбудил?.. А, ты уже завтракаешь? Тем лучше! У меня для тебя есть дельце.

Виктор Кадэ жил неподалеку, и редкий месяц проходил без того, чтобы его не пригласили на канал для выполнения служебных обязанностей. Этот человек извлек со дна Сены и парижских каналов огромное число всевозможных диковин, включая и человеческие тела.

— Сейчас! Только помощника предупрежу.

Было семь утра. На бульваре Ришар-Ленуар г-жа Мегрэ, как всегда свежая и благоухающая, готовила на кухне завтрак, в то время как ее муж еще крепко спал. На набережной Орфевр в 6 утра на дежурство заступили Люкас и Жанвье, и первый из них выслушал по телефону донесение о находке в канале Сен-Мартен.

— Любопытно! — пробормотал он, адресуясь к Жанвье. — Из канала вытащили руку, и это не женская рука.

— Мужская?

— Какая же еще?

— Могла быть и детская.

Такой случай тоже был, единственный раз.

— Доложим шефу?

Люкас взглянул на часы и, поколебавшись, отрицательно покачал головой:

— Не горит. Дадим ему хоть выпить кофе.

Без десяти восемь перед баржей «Два брата» собралась уже целая толпа, и постовой удерживал любопытных на известной дистанции от предмета, лежавшего на плитах набережной и накрытого куском брезента. Надо было провести через шлюз лодку Виктора Кадэ, которая подошла теперь к набережной.

Кадэ был человек гигантского роста, и его водолазный скафандр казался сделанным по особому заказу. Помощник его, напротив, был маленький пожилой человек, который все время жевал табак и длинными струйками сплевывал в воду темную слюну.

Он прикрепил лестницу, наладил помпу и завинтил огромный медный шлем на голове Виктора.

Две женщины и пятеро детей, все светлоголовые, почти альбиносы, стояли на корме «Двух братьев»; одна из женщин была беременна, другая держала на руках грудного младенца.

Солнце заливало здания набережной Вальми, и свет его был так ясен и весел, что невольно хотелось спросить, почему у этой набережной такая мрачная слава. Конечно, краска на домах была старая, белый и желтый цвета стерлись, но в это мартовское утро вид их был чист, как на картине Утрилло.

Позади «Двух братьев» выстроились еще четыре баржи, с бельем на веревках, с детьми, которых тщетно пытались утихомирить. Запах смолы перебивал менее приятный запах канала.