Марек Краевский - Реки Аида

— Ну пожалуйста, как быстро ребенок облизал! — Графиня засмеялась, разлегшись на шезлонге.

Левицкий глотал слезы унижения, когда смотрел на ее пышные волосы и на очертания ягодиц. В душе клялся, что никогда уже не коснется так толстой женщины. Что уже никогда ни одна не будет иметь над ним преимущество.

— Гучу, десерт подан, — щебетала Анелька. — А ты так душой отсутствуешь…

Когда несколько дней спустя тем же жарким летом семнадцатилетний мужчина Густав Левицкий скитался вечером по оброшинскому лесу, он наткнулся на группу детей, собирающих малину. Испугался тогда собственных мыслей, которые вызвала в нем улыбка одной из девочек.

— Ты думаешь о ней? — спросила Анелька. — Я же знаю, что твоей невесты на самом деле не существует! На снимке, который ты всегда носишь с собой, это какая-то твоя давняя любовь, которая уже мертва…

Левицкий думал о визите в бордель через год после своей инициации.

Он чувствовал тогда, что уже больше не выдержит. Что сгорит от этого воздержания, которое себе установил, ужаснувшись своими мыслями в оброшинском лесу. Однажды ночью поехал в публичный дом в Холодной Воде. Задрожал при вид молоденькой проститутки. Овладел ею тогда два раза, но не пережил такого большого удовольствия, как во время своей инициации у графов Незавитовских. На следующий день пришел в их вилле на Гербуртов. Граф принял его холодно, думая, что оброшинский посланник хочет от него выудить какие-то деньги. Незавитовский, не спрашивая ничего, дал ему на отступного какую-то сумму и старинный снимок своей жены. Но Левицкий не дал от себя избавиться и тщательно выпытал графа о способах сужения входа в женский antrum amoris [17] Грот любви ( лат. ). — Прим. переводчика и сразу о названии цветка, который тогда в кабинете распространял удушающий запах. В тот же день в борделе в Холодной Воде велел молоденькой проститутке смазать себя квасцами и, глядя на снимок своей первой в жизни возлюбленной, пережил экстаз среди запаха жасмина многоцветкового.

Все было бы хорошо, если бы реализацию своих фантазий ограничил продажными женщинами, что он делал в течение последующих десяти лет. К сожалению, Густав Левицкий, свежеиспеченный врач по педиатрической специализации, понял, что не должен за это платить. К несчастью порученных своей опеке девочек.

— Гучу, — у Анельки были слезы на глазах. — Ну скажи мне что-нибудь хорошее! Что-то сердечное! Не смотри постоянно в это окно! Съешь что-нибудь, дорогой!

— Закрой рот, маленькая шлюха. — Левицкий отвернулся от окна и сверлил ее глазами. — Ты думаешь, что имеешь на меня какие-то права? Что ты моя невеста? Выбирай: ты можешь быть моей служанкой, или проваливай и вылезай немедленно!

— Как ты так можешь? — В глазах Анельки показались слезы. — Я для тебя грудь стягивала бандажом, я квасцами себя мазала, я даже это бедное дитя похитила… Позволь мне хотя бы служить себе! — Через некоторое время она успокоилась и спросила холодно: — Ты действительно хочешь, чтобы я вышла? Вот Люблин, я могу выйти и позвонить пану Ханасу…

— Я всего лишь пошутил. — Улыбка сделала Левицкого похожим на «парня из Сосновца». — Это так от нервов… Я сегодня чуть не погиб от руки моего преследователя… Это так от нервов… — Он наклонился через столик и поцеловал ее в шею. — Иди в наше купе, переоденься, как я люблю, а я через минуту там буду!

Анелька рассмеялась, сложила губы для поцелуя и пошла, куда он ей велел.

Доктор подождал, пока подойдет к нему официант.

— Пан старший, у меня к вам необычная просьба. — Улыбка Яна Кепуры производила впечатление не только на женщин. — Не могли бы вы мне продать сырое яйцо?

— Ego te absolvo, — сказал Попельский и стукнул два раза в деревянную стенку исповедальни.

Шли долгие минуты. Эберхард Мок заерзал. Доски табурета заскрипели.

— Ты заснул там, Эди?

— Нет, — ответил Попельский. — Это уже все прошло, теперь…

— Теперь поговорим о том, что дальше? — Мок вставил ему слово.