Карин Жибель - Пока смерть не соединит нас

— Это правда, мне тяжело, — согласился он.

— Вы были так близки… Неудивительно, что ты переживаешь. Но со временем ты забудешь… Время лечит все.

— Нет, мама. Время излечивает не все. Это было бы слишком просто…

Она опустила глаза; она тоже не могла забыть. Звонок мобильника Венсана прервал их тягостные воспоминания.

— Это Серван. Я тебе мешаю?

— Нет! — ответил он, выходя на балкон.

— Мы закончили обыск. И я не нашла того, что искала… Ни личного дневника, ни каких-либо заметок.

— Ну вот, а мы размечтались…

— Однако кое-что я все-таки обнаружила… То, чего совершенно не ожидала… Но это нельзя назвать хорошей новостью.

— Прекрати меня пугать! — молящим голосом воскликнул Венсан. — Что это?

— Я нашла коробку, где отец Жозеф хранил свою переписку: письма, открытки со всего света… и благодаря им я обнаружила, что у Жозефа есть племянница…

— И что же?

— Мне следовало бы сказать : была племянница…

— Она что, умерла?

— Да… Это Мириам.

Услышав это имя, Венсан замер.

— Ты меня слышишь? — забеспокоилась Серван.

— Да…

— Я это поняла, когда прочла письмо, где она благодарит дядю за то, что он на этот сезон нашел для нее работу в турбюро… Чтобы окончательно убедиться, я подняла ее персональные данные и обнаружила, что она дочь младшей сестры Жозефа…

— Боже мой! — прошептал Венсан.

— Похоже, она никому не говорила о своем родстве с кюре… А ее бабушка, с которой я разговаривала в день самоубийства, ничего мне не сказала… Видимо, Мириам давно сожгла за собой мосты даже в отношениях с бабушкой. Разумеется, к нашему делу это не относится, но все же… Мне показалось, что ты должен это знать. Потом я узнала, что кюре и мэр пребывали в состоянии войны… Потому что отец Жозеф уже много лет требовал от мэрии заняться церковью: колокольня вот-вот рухнет, реставрация требуется и снаружи и внутри… Но мэр не хотел выделять на это деньги… Я нашла несколько официальных отказов.

— Меня это не удивляет. Они не выносили друг друга.

— Есть еще кое-что, о чем я тоже хотела тебя спросить… В тот вечер, когда ты нашел Жозефа, ты входил в дом?

— Да… Перед тем как уйти, я поднялся на второй этаж. Потом подумал, что он, возможно, ждет меня в церкви.

— У него в доме ты до чего-нибудь дотрагивался?

— Не помню… Нет, ни до чего.

— Ни до перил, ни до ручки двери?

Он не ответил.

— Венсан?

— Я ничего не помню! — нервно воскликнул он. — Ничего не помню… Я не обращал внимания…

— Команда экспертов, приехавшая по просьбе Вертоли, приступила к снятию отпечатков пальцев. Они хотят сравнить их с отпечатками Жозефа, и боюсь, что где-нибудь они обнаружат там и твои…

— Но я не один заходил к нему! Многие могли оставить у него свои отпечатки пальцев!

— Успокойся, Венсан. Процедура проводится достаточно формально. А в картотеке твоих отпечатков нет…

— Ты так считаешь? А в тот день, когда меня допрашивали после потасовки? Не помнишь?

На секунду Серван утратила дар речи. Она совершенно забыла про этот случай.

— Вот дерьмо! — приглушенно выругалась она.

— Ты все правильно говоришь! Я весь в дерьме!

— Подожди, пока твои отпечатки не найдены, их никто не станет сравнивать…

— Кстати, хочу тебе напомнить, что не я убил Жозефа! — многозначительно произнес он.

— Знаю, Венсан. Знаю… Ладно, не будем заранее волноваться и подождем…

— Тебе легко говорить!

— Во всяком случае, мы всегда можем все рассказать Вертоли… И если нас прижмут…

— Нас? Я не хочу, чтобы ты вмешивалась! — отрезал проводник. — Ты ни под каким видом не должна признаваться, что знала о моем присутствии на месте преступления… Ясно?

— Но…

— Мы договорились, Серван. Я не хочу, чтобы пострадала твоя карьера.

В конце концов она пообещала, и они условились встретиться вечером. Чтобы поставить финальную точку в этой истории. А может, просто потому, что им хотелось быть вместе.

Времени было далеко за полдень; на прощание Венсан поцеловал мать и уехал из Шато-Гарнье.

Отвратительный день рождения.

Андре Лавесьер ходил кругами вокруг рабочего стола, — казалось, он вот-вот взорвется. Порталь смотрел на него как побитая собака. Если бы он сейчас заметил норку гигантской мыши, он бы непременно туда юркнул.

Эрве, напротив, являл собой саму безмятежность. Быть может, потому, что привык к пресловутой вспыльчивости старшего брата и давно его не боялся.

С тех пор как понял, что способен на бо́льшую жестокость, чем старший.