Ирина Лобусова - Миллион с Канатной

Она уже была готова что-то ответить, как вдруг жуткий, резкий приступ странной боли в животе едва не скрутил ее пополам. В глазах потемнело, а рот наполнился привкусом разлившейся едкой желчи. Это было невыносимо!

— Алмазная, что с тобой? — перепугался Коцик, когда Таня стала оседать прямо ему на руки. У нее потемнело в глазах.

Буквально разрывая заплечную сумку, Топтыш извлек из нее бутыль с водой и щедро смочил Тане губы, дал ей попить. Таня начала пить жадно, большими глотками. Боль понемногу отступила.

— Не ела я ничего сегодня, — сказала она, словно уговаривая себя, — вот потому.

Но их самым неожиданным образом прервали: вдруг со всех сторон загалдели люди, в вагон, и без того набитый битком, принялись влезать солдаты. Они были разношерстны — на одних можно было разглядеть форму гайдамаков, на других были какие-то неопрятные обноски неопределенного вида. Но все они были небриты, худы, в глазах их горел злой огонь. У многих руки, головы были перевязаны грязными, окровавленными тряпками.

— Чоловики та жинки, — вдруг проблеял низкорослый лысоватый гайдамак в форме, отличавшийся определенной чистотой от всех остальных, и по этому признаку в нем можно было определить начальство, — поезд швыдко тронется, зовсим скоро. До ближайшей зупинки. Не толпитесь. Отвечать: есть в вагоне большевистская и жидовская сволочь?

— Это не гайдамак, — прокомментировал тихо, на ухо Тани Топтыш, — я таких уже повидал. Он только форму на себя напялил. Банды это. Говорил ведь: за везде на путях засели банды. Щас грабить начнут.

Люди в вагоне зароптали. Но захватчики тоже не мешкали: двое в обносках выволокли какого-то сопротивлявшегося изо всех сил мужчину. Один из вошедших ударил его прикладом по голове. Обмякнув, он повис на руках солдат. Те быстро вытащили его из вагона.

— Большевики та жиды!.. — зычно гаркнул бандит в ворованной форме.

— Вже!.. — крикнул кто-то с другого конца вагона.

Потоптавшись для приличия, бандиты вышли из вагона. Кто-то припечатал вагонную дверь отломанным засовом. Захрипев, издав страшный звук, словно режут тысячу диких свиней, поезд, как будто это почувствовав, дернулся всем своим длинным металлическим телом, словно по нему пошли судороги. И медленно сдвинулся с места. Впрочем, почти сразу он остановился.

— Я в вагон за своими вещами пойду, — сказала Таня.

— Мы с тобой, — дернулся Коцик.

И Таня снова поняла, почему воры так держатся за нее: вдали от родной Одессы они потерялись. Им больше нигде не было места. И они это чувствовали всей душой, но не могли этого объяснить...

Ей удалось уместиться на краешке обломка скамьи, когда сестра и ее брат-офицер немного по­двинулись. Где-то поблизости маячили Коцик и Топтыш.

— Это было ужасно, — манерно всхлипнула сестра, — эти бандиты!.. Мы думали, ограбят до нитки...

— Нужны мы им! — хмыкнул офицер. — С первого же взгляда на нас видно, что мы голь перекатная. И всегда будем такими.

А в его голосе зазвучала искренняя горечь. И Таня вдруг поняла, что это все правда. Прежний, знакомый мир комфорта и достатка навсегда ушел от этих людей, и они прекрасно понимали, что жизнь их больше никогда не станет такой, как была.

— Что там банды! — прокомментировали зло откуда-то сбоку. — Говорят, под Измаилом котовцы. Вот это будет похлеще ваших банд. И дальше нас не пустят. Только пару километров вперед.

Таня похолодела. Встреча с Котовским совсем не входила в ее планы. Да и была откровенно опасной, учитывая то, что она знала о нем.

— Ну да, красные уходят, — снова раздался комментарий, впрочем, уже другой, — из Одессы их выбили — и отсюда выбьют совсем. Конец их миру! — и нельзя было понять: за красных говоривший или против...

И тут поднялся фонтан голосов. Одни говорили, что в Одессе правят красные, другие уверяли, что Одессу взял Деникин, третьи твердили, что в Одессе власть взяли уголовные, потому что с фронта вернулся Японец и всех подмял под себя...

— Они ничего не знают про смерть Мишки, — наклонившись к уху Тани, прошептал Коцик, — ну совсем ничего!

— Быть такого не может! — Таня отрицательно мотнула головой. — Когда умирает король Одессы, всегда возникает большая брешь, ну, дырка. Никто в Одессе не заменит Японца.

— Заменят, и еще как, — мрачно прокомментировал Топтыш. — Забудут Японца. Появятся какие-нибудь уроды и передерут город, как одеяло на куски. А жаль. Нас сейчас там нет.

— Не забудут, — Тане не хотелось в это верить, — хорошо, что не многие знают про его смерть. Японец — значил порядок. Пусть так и будет дальше.