- Ну-ну, разбегайся, Миша, разбегайся, - снова оскалился очкастый. - А пока что мы с тобой борьбу умов ведём на уровне малого мира, как ты изволил выразиться. Причём положение у нас с нашими противниками не равное. Они в случае поражения ничем не рискуют, ну, разве что укором начальства или, на самый худой конец, выговором, и всё это даже на зарплате не отразится. А вот нам в случае поражения тюрьма светит, и боже мой как надолго.
- Но и выигрыш в случае победы разный, не так ли?
- Именно что! У них «спасибо» и грамота, в лучшем случае - месячный оклад. А у нас нечто с несколькими нолями.
- Эрго?
- Нам победа в сто раз необходимее, чем им. И тут, Миша, без науки не обойтись. У них такая наука есть, ей уже больше ста лет. Зовут её криминалистикой. А у нас должна быть своя - этакая, я бы её назвал антикриминалистика, что ли.
- Фантазёр ты, Вова, неисправимый, - усмехнулся толстяк, намазывая себе аппетитный бутерброд и сам любуясь своей работой. - Науку какую-то придумал… ай!.. - Он подхватил на лету комочек икры и любовно намазал его поверх всей горки. - Надо, Вова, не мудрствовать, а быть крайне осмотрительным, крайне! И не зарываться. - Он оторвал взгляд от бутерброда и сердито посмотрел на приятеля: - Что за тобой, кстати, водится. - И укоризненно погрозил ему жирным ножом, но тут же насмешливо добавил: - Впрочем, что же ты конкретно придумал по своей этой самой науке?
- Кое-что ты скоро увидишь, Миша, - негромко произнёс очкастый, забившись в угол просторного кресла и глядя куда-то в сторону, отчего узкое лицо его казалось ещё больше похожим на пилу; ну а глаз его за всё время разговора толстяк вообще не увидел, ибо, как ни было сумрачно в зале, приятель его очков так и не снял.
- Кое-что увижу… - произнёс он, жуя бутерброд и сухо осведомился: - А остальное? Для себя оставляешь?
- А как же! Непременно. По законам антикриминалистики.
- Интересно… - Толстяк перестал жевать и внимательно посмотрел на своего собеседника, потом задумчиво произнёс, не спуская с него глаз: - Напрасно ты мне, Вова, сказал об этом. Напрасно…
- Что, спать теперь не будешь? - усмехнулся тот и с наигранным спокойствием погасил в пепельнице наполовину выкуренную сигарету. Против воли он вдруг ощутил неприятный холодок, пробежавший по спине. Каким-то настораживающим тоном произнёс его собеседник эти последние слова, и в чёрных его глазах с припухшими веками мелькнуло что-то странное - очкастый не успел понять, что именно. Его лишь охватило на миг ощущение откуда-то возникшей угрозы, но разобраться он не успел. Это было как внезапный укол, как короткий сигнал об опасности. Возник и исчез. Мгновенно. Не понял он его. А ведь, кажется, давние знакомые сидели за столиком, они должны были знать друг о друге всё.
И от этой борьбы с самим собой очкастый даже порозовел и плотно стиснул зубы, словно боясь, как бы что-то некстати не сорвалось с языка, и тонкие губы его вовсе исчезли, так что вместо рта осталась лишь неровная прорезь.
А толстяк будто и не замечал в приятеле никаких перемен - безмятежно отпил коньяку из узкой рюмочки, пососал ломтик лимона и ворчливо заметил:
- Хватит тебе сигаретой дымить. Лучше выпей, закуси. Ты учти, такой рыбки в Москве не получишь. Вот этой, - он указал вилкой, - отведай-ка. - И, как бы между прочим, тем же безмятежным тоном заметил: - А ведь был ты, Вова, талантливым инженером. Высоко ты мог взлететь, если бы пожелал.
- Я, Миша, на судьбу не жалуюсь. И на фасад не смотри. Нынче фасад обманчив бывает. К примеру…
Но тут возник официант с дымящимся подносом на выставленной вперёд руке, и, пока он суетился возле стола, приятели умолкли. А когда наконец остались одни, разговор перекинулся на другое. Толстяк, хмурясь, деловито осведомился:
- Ты когда в Москву возвращаешься?
- Через два дня. Пятого. Самолётом. А что?
- Шестого приедет к тебе мой человек. И извини меня, Вова, но в последний раз.
- Это ещё почему?
- Потому что эта линия меня в сторону уводит. И вдвое увеличивает опасность провала. А я себе этого позволить сейчас не могу. Мне необходимо риск свести к минимуму, Вова. Я на гребне. Мне, дорогуша, такие дали теперь открылись, такие перспективы…
- Вдруг так и открылись?
- Совсем не вдруг, Вова, совсем. Я давно это готовлю, и вот сейчас акции мои ого как взлетели! Шум пошёл - до Москвы-матушки. Так что вот-вот… Ах, хорош барашек! Ах, хорош! Ты не находишь? Ну, давай, давай под это дело и… за отлёт.
Очкастый нервно пожевал тонкими губами и, явно сдерживая раздражение, наставительно произнёс:
Читать дальше