Леонид Петропольский - Игра не на жизнь, а на смерть

— Я вызову! — откликнулась уборщица. — Несите в медкабинет!

Поднялась суматоха. Лапиков, Шорин и его сотрудник подняли директора и понесли ее из кабинета. Барковский хотел выйти вслед за ними, но Довженко неожиданно преградил ему дорогу.

— А поговорить? — угрожающе произнес он.

— Отстал от него, урод! — крикнула Шорина. — Миша, идем!

— Худя, убери ее, — приказал Довженко.

И Худяков подчинился: подхватил легкую Шорину, вынес ее из класса, вернулся и запер за собой дверь. Четверо парней обступили Барковского.

— Ну о чем тут говорить? — Барковский пытался свести все к шутке. — Дядя плохой, простите дядю…

Однако Худяков тихо произнес призыв:

— Спарта, алале!

И все четверо кинулись на бывшего лидера. За этой картиной с улыбкой наблюдал Юров — он так и остался сидеть на задней парте…

…Крюков остановил машину у самых дверей школы. Вышел, пошатываясь. Увидев стоящую рядом «Скорую», спросил вахтера:

— Кому это?

— Людмиле Михайловне на собрании плохо с сердцем стало! — объяснил вахтер. — Говорят, инфаркт. А ты чего такой белый? Тебе-то к врачу не надо?

— Потом… — отмахнулся Крюков. — Где эта тварь?

— Барковский? Так не выходили пока. Так в классе и сидят…

Крюков поспешил в школу. Никем не замеченный, он поднялся на второй этаж, подошел к кабинету английского. Возле двери на корточках сидела плачущая Шорина. Подняла к участковому заплаканное лицо:

— Спасите его! Они его убьют!

Крюков толкнул дверь плечом — та не поддалась. Тогда он разбежался, ударил всем телом и вышиб дверь.

У доски корчился избитый Барковский, весь в крови. Обманутые «спартанцы» пинали его ногами.

— Все, хватит! — заорал на них капитан. — Отошли все! В колонию захотели? Отошли, я сказал!

Заметил Юрова, скомандовал ему:

— А ты что сидишь? А ну вывел их всех отсюда!

Сам схватил Марата, оттолкнул его от Барковского. И увидел на глазах у парня слезы…

— А с ним что будет? — спросил Марат. — Так и уйдет? Так и соскочит?

— Я его арестую, — заверил Крюков. — Я посажу его, обещаю!

Он не заметил Шорину, которая вошла в класс вслед за ним. Между тем она слышала каждое слово. И эти слова впивались ей в сердце…

Из последних сил, на грани потери сознания, Крюков скомандовал:

— Ну, ушли все, я сказал!

Юров вытолкал одноклассников из кабинета. И тут же Шорина забила ручку двери стулом. После этого села на пол рядом с Барковским, с ненавистью взглянула на участкового, спросила:

— Посадите?! За что?!

У Крюкова не было сил отвечать, что-то объяснять. Он тоже сел рядом с Барковским, привалился к нему, измазавшись его кровью. Пощупал у него пульс. Попросил Шорину:

— Позови кого-нибудь… Что-то мне плохо…

Шорина взглянула на него, потом на Барковского. Тот прошептал:

— Пусть сдохнет… пусть…

Однако Ирине пришла в голову другая мысль, получше. Она взяла за запястье бессильно повисшую руку Крюкова… и вдруг сильно ударила себя этой рукой по лицу. Раз, еще раз… На ее губах появилась кровь. Крюков пробовал сопротивляться, но сил у него не осталось.

— Что… ты делаешь? — прошептал он.

А Ирина уже кричала:

— Помогите! Помогите кто-нибудь!

Рвала на себе блузку, царапал лицо. И продолжала звать на помощь. Дверь задрожала под мощными ударами, и в кабинет ворвался Шорин с двумя оперативниками. Склонился над дочерью:

— Что?! Ира, что?!

— Он напал на меня! — заявила Шорина. — Хотел изнасиловать. Миша заступился. И он его избил.

Шорин недоверчиво посмотрел на дочь, потом на Крюкова… Тот был без сознания. Шорин колебался; но затем он принял решение…

Крюкова уложили на носилки «Скорой помощи», и при этом, по настоянию Шорина, пристегнули к ним наручниками. И доставили не в обычную больницу, а в тюремную. Когда он пришел в сознание, ему сообщили, что против него возбуждено уголовное дело по обвинению в причинении тяжких телесных повреждений Михаилу Барковскому и покушении на изнасилование Ирины Шориной.

На очной ставке Ирина уверенно подтвердила, что Крюков давно к ней приставал, что он испытывал ненависть к Барковскому и напал на него. То же самое она заявила и на суде. А вот Барковского ни на следствии, ни на суде не было — Шорин разрешил создателю «Спарты» уехать в другой конец страны, и Барковский это немедленно сделал.

Анна Липатова на суде подтвердила, что Крюков был склонен превышать свои служебные полномочия, применять силу. И это сыграло свою роль при вынесении приговора — три года общего режима.