Леонид Петропольский - Игра не на жизнь, а на смерть

— Думаете, у нас на вас ничего нет? — спросил Довженко.

Это была открытая угроза. Но Истомина только улыбнулась.

— Думаю, нет. И… мне все равно.

Все было сказано. Она в последний раз обвела взглядом лица учеников… и наткнулась на искреннюю веселую улыбку Барковского. К этому моменту он уже понял, что надо делать.

— Да и черт с ней, с этой «Спартой»! — воскликнул он. — И со всем остальным. Это просто игра. Если бы мы знали, что вас это так расстроит, Анастасия Николаевна… Можете не верить, но мы вас любим. Очень любим!

Он обвел взглядом одноклассников. В этом взгляде содержался сигнал — ясная и четкая команда. И они ее поняли — не все сразу, но поняли. Они были понятливые.

— Вообще-то да! — воскликнул Худяков. — Вы — единственный нормальный учитель в этой школе.

— Ну серьезно, Анастасия Николаевна, вы чего? — подключилась Палий.

— Как будто мы преступники! Мы же нормальные! — заверила Кристина.

— Уж точно не хуже других, — поддержала ее Наташа Белодедова. — Вы же сами говорили, что у вас лучший класс в городе.

— Вас-то мы точно ничем не обижали, — заявил Довженко.

— Хотите мы вам еще раз споем? — предложил Марат. — Как раньше? У меня фонограмма осталась в плеере…

Прищелкивая пальцами, он начал напевать песню, которую пели на дне рождения. Остальные подхватили. У них были такие веселые, такие искренние лица! Истомина слабо улыбнулась. И тут Барковский предложил, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову:

— Погодите! У нас в «Спарте» есть ритуал. Я предлагаю выпить Чашу Мира. Последний раз — и покончим со «Спартой». Прямо сейчас! Ирка!

Понятливая Шорина налила в большую хрустальную вазу виски.

— Я не буду! — решительно сказала Истомина.

— Не хотите помириться? — огорчился Барковский.

— Хочу. Просто мне нельзя пить.

— А нам что, можно? — возмутился лидер класса. — Мы вообще дети! Ну, пожалуйста!

Остальные тут же подхватили:

— Пожалуйста! Пожалуйста!

Шорина протянула вазу Истоминой:

— Для нас это очень важно! Пожалуйста!

Анастасия Николаевна нерешительно взяла вазу.

— Это ничего не изменит, — заявила она. — Я все равно…

И сделала глоток…

…Крюков задумчиво вертел в руках вазу, из которой напоили учительницу.

— Потом она отключилась, — сказал он. — Прямо тут, на диване. Вы раздели ее, стали фотографировать…

Кристина пожала плечами:

— Ну, у нас же на нее и правда ничего не было. Барк ее дневник читал. Сказал, что ей пить вообще нельзя. А тут такая возможность… Но мы же не собирались никому ничего посылать. Только ей. Чтобы никуда не ходила. А утром, когда она в школе бычить стала, пацаны и разослали кое-кому…

— Ну вы и твари! — с чувством произнесла Инга.

— Да ладно, ничего личного, — отмахнулась Кристина. — Мы же не знали, что она так психанет из-за этих фоток. Подумаешь, сиськи… Из-за этого в окно кидаться?

— Она не из-за этого, — сказал Крюков. — Впрочем, ты не поймешь.

Тут лежавший у него в кармане телефон Истоминой начал звонить. Крюков глянул на экран, сказал Инге:

— Пошли, он приехал.

— А их вы тут так и оставите? — возмутилась Инга.

— А что я могу?

— Я могу! — заявила Инга.

Подскочила к Суворовой и отвесила ей такую оплеуху, что та отлетела к стене. Она готова была бить еще и еще, но Крюков потащил ее к выходу.

…Крюков и Инга вошли на террасу загородного ресторана. Оглядевшись, направились к столику, за которым сидел Сотников. Он угрюмо взглянул на подошедшую Ингу.

— Довольно дешевые эффекты, — заявил. — И кто ты такая?

— Я Инга, подруга Насти Истоминой, — заявила та, садясь. — А ты кто такой?

Когда прозвучало имя Насти, Сотников опомнился.

— Простите, я просто очень устал, — объяснил он. — Меня зовут Алексей Петрович. А разве капитан вам не сказал, кто я такой?

Инга покачала головой. А Крюков объяснил:

— Я и сам пока не очень понимаю, кто вы такой в этом деле. Может, свидетель. Может, исполнитель. Может, заказчик. Давайте вас для начала послушаем?

Сотников посмотрел на Крюкова. Он знал свои права.

— Я потерял большие деньги, — сказал он. — Лишился друга… и женщины, которая мне… неожиданно оказалась дорога. Но я еще в довольно здравом уме и трезвой памяти. Я не буду ничего рассказывать.

— Никаких записей, — заверил Крюков. — Никаких протоколов. Никаких обвинений. Этот разговор останется между нами. Нам просто очень нужна правда.

— Зачем? — спросил Сотников.

Крюков достал из кармана дневник Истоминой. Полистал и начал читать: «Я видела его на похоронах. Выпросила у Миши его телефон, настояла, и мы все же увиделись…»