Мария Шкатулова - Виза на смерть

И что всего обидней — никогда бы он не связался с этими проклятыми деньгами, если бы получил местечко в ООН, а он бы его получил — чем он хуже других? — если бы не сволочи демократы. Все его сверстники уже давно послы и урвали себе самые теплые места: Сашка Худяков — в Бельгии, Вася Дружинин — во Франции, Витя Перфилов в Японии. А он в свои сорок пять все никак не поднимется выше первого секретаря. А все потому, что не могут ему простить 91-й год! Он хоть и притворился, что сочувствует новой власти — чутье у него всегда было верное, — но они, видимо, все-таки видели в нем чужака. А может, и отец подгадил — он-то открыто поддержал ГКЧП и поплатился — за честность и бескомпромиссность.

А новый министр? Да кто он такой? Конъюнктурщик… да еще наверняка пособник проклятых янки. Но ничего, поглядим. Долго на этом месте ему не просидеть, свои же его и слопают с кашей и не подавятся, и пойдет он торговать американской тушенкой или средствами от импотенции… Его тогда и американцы к себе не возьмут как отработанный материал. Все они сейчас рвутся в Америку, или качают нефть, заколачивая миллионы и обманывая честных людей, или спекулируют как… как… А он всего лишь хотел, никого не обманывая и не обижая, приобрести начальный капитал и попытаться честно заработать себе на старость. Он-то и будет козлом отпущения — ежу понятно.

Нет, этому не бывать! Не станет он отдуваться за воров и предателей… Он себя в обиду не даст. Но что?.. Что он может сделать? Что вообще может сделать честный человек против бездушной государственной машины? Бороться с ней бесполезно, спрятаться — негде.

Виктор Васильевич взял со стола бутылку минералки и первую попавшуюся под руку чашку. У него так дрожали руки, что ему с трудом удалось налить себе воды. Он выпил ее одним глотком и застонал. Надо встать… Надо заставить себя встать и идти, если он не хочет, чтобы его застукали здесь…

Он поднялся с табуретки, сделал несколько шагов и обессиленно привалился к дверному косяку. «Куда я пойду? Некуда мне идти…» Он почувствовал такую слабость, что ему внезапно захотелось лечь, и, с трудом дойдя до комнаты, он рухнул на диван. Страх перед возвращением в прежнюю жизнь заглушал страх быть пойманным на месте преступления.

Он почти задремал, и в полусне в его сознании проносились картины прошлого. Вспомнился двор их старого дома на Шаболовке, институт, комсомольские собрания, буфет на четвертом этаже, куда они в перерывах между лекциями ходили пить кофе, поездки на картошку, однокурсники — Сашка Любимов, Миша Кутовой, Костя Антонов… С Костей они были немного похожи, и им иногда в шутку советовали сдавать друг за друга зачеты… А теперь он с простреленной головой сидит в соседней комнате…

И вдруг он вскочил как ошпаренный. Похожи. Да, они похожи. Конечно, не так, как раньше, но достаточно для того, чтобы…

Он заметался по комнате, судорожно пытаясь сообразить, не безумие ли то, что пришло ему в голову. В голове у него словно вращалось огромное тяжелое колесо, которое мешало думать, путало мысли, доводило до исступления. «Костя мертв, ему уже все равно. А мне это может спасти жизнь… Но как? Как это сделать?.. Переодеть труп в мою одежду и сунуть в карман документы?.. Почему бы и нет?.. Машина, слава Богу, есть. Увезти подальше от дачи и закопать в снег. До весны его не найдут, если только не случится внезапной оттепели. Хотя… при такой температуре труп все равно промерзнет, и опознать его будет невозможно, тем более что и трудиться особенно никто не станет — документы найдут и успокоятся. А Костины родственники?.. Впрочем, обойдется. Слава Богу, о том, что он встречается со мной, они не знают — по крайней мере, вчера я просил его никому не говорить… Хорошо бы найти его паспорт…»

Паспорт и документы на машину лежали во внутреннем кармане висевшей в коридоре Костиной кожаной куртки. Там же обнаружилось несколько банковских карточек и две стодолларовые купюры.

Виктор Васильевич вернулся в комнату. Теперь надо сесть и все хорошенько обдумать. Костю будут искать и неизбежно приедут сюда. Но не сразу. Печка успеет остыть, магнитолу он выключит, пистолет и одежду с трупа заберет с собой и уничтожит, а верхнюю наденет на себя. Что еще? Следы от машины? Занесет снегом. В поселке пусто, но даже если Костю и видели, ничего страшного — приезжал, побыл и уехал. Все? Вроде бы все. А отпечатки? Кто станет их тут искать? Трупа нет, значит, и убийства нет. Подумают, что Костя задолжал кому-то и лег на дно. Впрочем, свои отпечатки он здесь не оставит — зачем рисковать? Лучше стереть. Первыми все равно приедут родственники, снова все захватают, и затертостей не останется.