Роберт Дугони - Ее последний вздох

Каждый раз, когда в округе Кинг случалось убийство, на место преступления обязательно направляли кого-нибудь из наиболее опытных прокуроров — участвовать в проекте «Особо опасный преступник». Прокурор оставался приписанным к делу от начала и до конца расследования, чтобы детективы могли получить у него консультацию по любым юридическим вопросам, возникающим по ходу дела, — считалось, что так расследование будет более эффективным и открытым. Детективы постарше нередко раздражались из-за того, что прокурор болтается у них под ногами на месте преступления, но Трейси это никогда не мешало.

— Ты уже смотрел? — спросила она Кинса.

Тот кивнул.

— В данном случае картина стоит того, чтобы потратить тысячу слов на ее описание.

Трейси подошла к последней двери под узким навесом. Уильямс огородил красной лентой весь внутренний периметр, патрульный офицер стоял у входа и делал отметки в журнале посещений. Всякий, кто пересекал красную линию, должен был расписаться в журнале и подать письменное заявление. Начальникам нравилось делать вид, будто каждое расследование ведется на высоком профессиональном уровне, но вот заполнять бумажки они терпеть не могли.

— Вы — ответственный офицер? — спросила у него Трейси, делая запись в журнале.

— Да.

— Пожарные уже были?

— Уехали десять минут назад.

— Номер машины записали?

Офицер вытянул из журнала клочок бумажки. «Машина номер 24» — значилось на ней.

Теперь Трейси найдет их отчет и посмотрит, что там написано. Как ни смешно, пожарных всегда вызывали на убийство, в особенности в тех случаях, когда жертва была еще жива, а если нет, то им полагалось объявить о смерти. В большинстве случаев жертва была именно мертва, причем видно это было с первого взгляда, и все равно бравые огнеборцы каждый раз врывались на место преступления, топали везде своими сапожищами, разрушали хрупкие улики, втаптывали в землю стреляные гильзы, а иногда и двигали тело — все это приходилось учитывать потом, при восстановлении картины преступления.

Трейси бросила взгляд на стоянку, внешний периметр которой дежурный сержант уже оклеил полосатой черно-желтой лентой.

— Надо перетянуть лентой и въезд, — сказала она.

— Владелец будет возмущаться.

Но Трейси была не в духе.

— Арестуйте его, если будет мешать.

Офицер ушел.

— Что, тяжелая ночь выдалась? — спросил Кинс, глядя на нее.

— Скорее тяжелый месяц, — ответила она. — Да и дальше, чует мое сердце, легче не будет.

Она шагнула в комнату. Анжела Шрайбер лежала у изножья кровати, на боку, голая, связанная и противоестественно изогнутая: голова запрокинута, шея вытянута, глаза открыты. Затянутая скользящим узлом веревка тянулась вниз по спине, соединяя связанные запястья и лодыжки. Ноги были согнуты в коленях так, что пятки едва не касались ягодиц.

— Надо же, как он ее опутал, — сказал Кинс с порога, — прямо теленок на родео.

— Да, только телят на родео не убивают, Кинс, — ответила Трейси.

Кинс провел по волосам рукой и вздохнул:

— Точно. Только ковбоя нам и не хватало.

Зрачки Анжелы Шрайбер посерели, роговица замутилась. Петехии — крошечные красные точки от разрыва капилляров, вызванного сильным сжатием, — испещрили лицо и сами по себе могли бы свидетельствовать об удушении, даже если бы на шее жертвы не было петли. Как и Николь Хансен, Шрайбер, на взгляд Кроссуайт, было лет от двадцати до двадцати пяти. Привлекательная молодая женщина со светлыми волосами, собранными в «конский хвост», и миниатюрной фигуркой.

— Она так и лежала, на боку? — спросила Трейси у вернувшегося патрульного офицера. — Или ее перевернули пожарные?

— Так и лежала, — ответил тот.

Трейси опустилась на колено, чтобы внимательнее взглянуть на подошвы ног Шрайбер.

— А это что такое? Ожоги от сигареты?

Кинс шагнул ближе и сделал снимок на мобильный. Конечно, криминалисты все до последней соринки тут заснимут, но ему всегда нравилось иметь собственные фотографии. Бывает ведь, что камера фиксирует то, чего глаз не замечает.

— У Хансен я таких не помню.

— Потому что их не было, — сказала Трейси. Снова взглянула на петлю, на веревку, обвела глазами комнату — типичную для мотелей на этом отрезке улицы: двуспальная кровать под тонким покрывалом в цветочек, мебель из прессованных опилок и обои, желтые от табачного дыма, которым буквально пропитан здешний воздух. Однако никаких окурков или обгорелых спичек видно не было.