Песах Амнуэль - Расследования Берковича 1 [сборник]

— Так мне просто везет, — переспросил Беркович, — или я наблюдателен? Это ведь разные вещи, согласитесь.

— Да, от скромности вы не умрете, — хмыкнул инспектор. — Кстати, эта книга, что вы читаете — все еще Голсуорси?

— Нет, — покачал головой Беркович, — это братья Стругацкие, перевод на иврит.

— Удивляюсь я на вас, русских, — сообщил инспектор. — Почему вы выдумываете проблемы себе на голову? Почему читаете русских авторов на иврите, а дома заставляете детей говорить по-русски?

— Видите ли, господин Хутиэли…

— Мы с вами просто беседуем, Беркович, зовите меня Авигдором.

— Хорошо. А мое имя Борис.

— Борис, — пробормотал Хутиэли. — Конечно, все русские — Борисы.

— И фамилия у всех одна — Годуновы, — подхватил Беркович, но инспектор, не будучи знатоком ни российской истории, ни творчества великого русского поэта, не понял шутки.

— Так вы говорили… — сказал Хутиэли.

Продолжить объяснение Беркович не успел — зазвонил телефон.

Хутиэли поднял трубку, молча выслушал какое-то длинное сообщение, мрачнея с каждым услышанным словом, и в заключение сказал единственное:

— Выезжаю.

Он положил трубку и смерил стажера долгим изучающим взглядом.

— Поедете со мной, — сказал он.

Уже в дороге, когда полицейская машина мчалась, срезая углы и распугивая автолюбителей, Хутиэли объяснил Берковичу, с чем им предстоит иметь дело.

— На вилле Иды Стингер… кстати, вам знакомо это имя?

— Владелица косметических кабинетов в Герцлии-питуах, — сказал Беркович.

— Именно. Так вот, на ее вилле сегодня назначен был вечер. Гости, сами понимаете… Хозяйка — вот у кого денег полные сейфы! — пригласила выступить перед гостями камерный оркестр Раананы. Двадцать человек! И еще дирижер. Так вот, в семь все музыканты и гости были в сборе. В половине восьмого хозяйка вышла из дома и обнаружила, что перед дверью стоит автомобиль, а внутри — тело молодой женщины.

Беркович присвистнул.

— Женщина — виолончелистка из оркестра Мирьям Орен. Убита двумя выстрелами, одна пуля попала в плечо, вторая в грудь и оказалась смертельной.

— Выстрелы никто не слышал? — удивился Беркович.

— На вилле гремела музыка, — сказал Хутиэли, — а до соседних домов довольно далеко и, к тому же, рядом проходит шоссе, там всегда шумно.

Полицейская машина подкатила к двухэтажному коттеджу, слева от которого, на стоянке Беркович насчитал восемь автомобилей. Девятый стоял перед самым входом в дом, и у левой дверцы, со стороны водителя, толпились полицейские и какие-то люди, очевидно, гости госпожи Стингер. В отдалении стояла машина «скорой помощи».

К Хутиэли подошел невысокий плотный мужчина в штатском, Беркович узнал Арона Берлина, одного из лучших экспертов управления.

— Я разрешил увезти тело, — сказал Берлин, — или вы хотите сначала посмотреть сами?

— Непременно, — кивнул инспектор.

— Смертельной оказалась пуля, пробившая левое легкое и задевшая сердце. — продолжал эксперт. — Стреляли, судя по пулевому каналу, через открытое окно машины почти в упор. Убийца подошел к машине, когда жертва только подъехала и заглушила двигатель. Подошел, выстрелил и удалился.

— Кто-то из гостей? — задумчиво произнес Хутиэли.

В холле первого этажа инспектора и стажера встретила сама хозяйка, одетая в замечательное вечернее платье, вырез которого был похож на огромную дольку арбуза. Лет сорок, — отметил Беркович, — но выглядит на тридцать три.

— Господи, какой ужас! — воскликнула Ида Стингер. — Негодяй сорвал мне такой вечер!

Похоже, что неудавшаяся вечеринка беспокоила ее больше, чем труп под окнами.

— Я бы хотел допросить всех гостей и музыкантов из оркестра, — сухо сказал Хутиэли. Похоже, что и ему не понравилась манера хозяйки выражать свои мысли. — Могу я занять какую-нибудь комнату?

Через несколько минут инспектор сидел за журнальным столом в кабинете хозяйки, а стажер примостился рядом на диванчике. Ида Стингер не смогла сообщить ничего интересного — занималась гостями, ничего не видела, ничего не слышала. Вторым инспектор вызвал Арнольда Бухера, дирижера оркестра. Бухер оказался щуплым старичком с огромными глазами — казалось, что думать и говорить он мог только о музыке, все остальное вызывало у него глухое раздражение, которого он не мог скрыть.

— Она не собиралась выступать сегодня, — заявил дирижер. — И все этот Бени Фармер.

— Фармер? — поднял брови Хутиэли. — Кто это?

— Концертмейстер скрипок, — раздраженно сказал Бухер. — Он и Мирьям встречаются, если вы понимаете, что я имею в виду. Собирались пожениться, но что-то между ними произошло. Короче, Мирьям не хочет играть, если за пультом концертмейстера сидит Фармер. Я просил ее приехать, и она обещала, но сказала, что играть не будет.