Песах Амнуэль - Расследования Берковича 3 [сборник]

— Я обдумаю вашу версию, — твердо сказал Барнеа, давая Берковичу понять, что сержанту пора покинуть помещение.

— Прошу прощения, — пробормотал Беркович, выходя из кабинета.

— Знаешь, — сказал он Наташе вечером того же дня, когда они, поужинав, смотрели по российскому телевидению американский боевик, — этот Шимон действительно не убивал жену.

— Так все же видели! — удивилась Наташа. — И отпечатки пальцев… А кто тогда убил? Невидимка?

— Не могу сказать, — покачал головой Беркович. — Тайна следствия. Я ведь не веду это дело…

— Вечно у тебя тайны, — с досадой сказала Наташа. — Ну и ладно, завтра прочитаю в газетах.

— Теперь я совершенно чиста, — сказала, улыбаясь, Наташа, вернувшись из миквы. — Не уверена, правда, что мне захочется посетить это место еще раз. Искупаться могу и дома.

— И это говорит еврейка! — Беркович поднял глаза к небу, будто просил у него прощения. — Интересно, как ты сможешь в ванне окунуться с головой, придерживая волосы, чтобы они не касались стенок?

— А откуда тебе известны такие подробности? — сухо спросила Наташа. — Ты уже собирался жениться, и твоя невеста сбежала от тебя после посещения миквы?

— Читал, — усмехнулся Беркович. — Перед тем, как сделать тебе официальное предложение, я изучил литературу и понял, что ты достойна стать женой настоящего еврея и пойти со мной под хупу.

— Нет, вы послушайте! — вспыхнула Наташа. — Еще разобраться надо, кто из нас настоящий еврей. Мой прадед — дед матери — был раввином!

— А мои бабушка с дедушкой…

Начавшийся спор был прерван телефонным звонком. Звонил дежурный по управлению Ноам Бельчер и просил съездить в больницу к раненому Эхуду Бирману.

— Почему я? — спросил Беркович. — В управлении больше некому заняться этим делом?

— Представь себе, — вздохнул Бельчер. — Сегодня масса вызовов, ребята в разъездах, а показания у Бирмана нужно взять срочно, он недавно пришел в себя, и врачи не ручаются, что все будет в порядке.

— Но я даже не знаю, кто такой Бирман, и почему он оказался в больнице!

— За тобой выехал Залман, у него протокол…

— Понял, — сказал Беркович. — Если невеста меня бросит, это будет на совести управления полиции.

— Тебя опять вызывают? — погрустнела Наташа. — За несколько дней до свадьбы!

— Я буду рад, если меня не выдернут из-под хупы, — мрачно сказал Беркович.

Дело о покушении на Эхуда Бирмана, сорока одного года, владельца фотографии, оказалось удивительно неинтересным — Беркович ознакомился с ним за две минуты, сидя рядом с водителем патрульной машины, мчавшейся к больнице «Ихилов». В семнадцать часов Бирман вышел из своей квартиры на бульваре Ротшильд и пошел по узкой тропинке между домами, отгороженной от строений густыми кустами и невысокими масличными деревьями. В половине шестого фотограф был обнаружен посреди тропинки в бессознательном состоянии. Случайный прохожий, увидевший тело, вызвал скорую помощь, а медики позвонили в полицию, поскольку решили, что имело место покушение: на затылке Бирмана обнаружили огромный кровоподтек, возникший в результате удара тупым предметом.

Эксперт-криминалист Арон Лапицкий отметил в заключении, что удар мог быть нанесен камнем или куском доски. Утром растения поливали, почва на тропинке была влажной, и на ней отпечаталось довольно много детских следов — естественно, поскольку дети из соседних домов играли здесь с утра до вечера. Других следов было всего два типа — если не считать след ботинок самого Бирмана. Во-первых, след мужчины, обнаружившего тело, и во-вторых, достаточно четкие следы обуви сорок четвертого размера. Скорее всего, — полагал эксперт, — это и был след преступника.

Группа во главе с сержантом Гореликом работала сейчас, опрашивая родных Бирмана и соседей — нужно было выяснить, были ли у фотографа враги, и кому могли принадлежать подозрительные следы. Горелик считал (и Беркович вынужден был с его мнением согласиться), что имело место сведение счетов, поскольку преступник, судя по всему, даже не дотронулся до своей жертвы: в правом кармане куртки у Бирмана лежал конверт с двумя тысячами шекелей, и эксперт утверждал, что никто, кроме самого фотографа, к конверту не прикасался.

Эхуд Бирман лежал в отдельной палате, и голова его была забинтована так, что видны были только глаза, нос и рот. Глаза, впрочем, смотрели вполне осмысленно.

— Вы можете вспомнить, что с вами произошло? — спросил Беркович, присаживаясь на низкий табурет у изголовья.