Песах Амнуэль - Расследования Берковича 4 [сборник]

— Но почему он кланялся? — удивилась Наташа. — Пятна не могли двигаться!

— Они и не движутся. На улице перед забором стоят несколько деревьев, ветви колышутся, вот тебе и впечатление…

— Но я сама видела! — воскликнула Наташа. — И ты тоже!

— И я тоже, — согласился Беркович. — Когда на экзамене в школе полиции мне показали кляксу Роршаха, ну, знаешь, есть такой тест на воображение… Я увидел в кляксе Будду и этим привел в смущение инструктора, который был ортодоксальным евреем. Воображение — огромная сила, особенно если стоишь в толпе и тебе дышат в затылок. Так, кстати, и рождаются религиозные фанатики. Этот Бруни теперь по гроб жизни будет уверен в том, что в его дом являлся Христос.

— Жаль, — вздохнула Наташа. — Так хотелось верить в то, что это чудо, а не случайно облупившаяся краска…

— Чудо, чудо, — пробормотал Борис. — Вот если мы успеем домой, пока не начались пробки, это будет чудом.

— Все, — сказал инспектор Хутиэли, увидев входившего в кабинет сержанта Берковича, — освобождай помещение, ты больше со мной не работаешь.

— Простите, не понял, — нахмурился сержант, — я сделал что-то не так?

— Глупости! — отрезал Хутиэли. — Просто начальство наконец раскачалось и присвоило тебе звание старшего сержанта. Это во-первых. А во-вторых, соседняя комната, в которой сидел инспектор Зайдель, с сегодняшнего дня свободна, поскольку старик ушел на пенсию. Или ты не хочешь иметь собственный кабинет с телефоном и факсом?

— Ну… — пробормотал Беркович. — Я очень рад, конечно… Я имею в виду звание. Но мне, вообще-то, и здесь хорошо. Теперь, чтобы обсудить какую-нибудь проблему, придется вставать из-за стола, выходить из одной двери, входить в другую…

— Я всегда говорил начальству, что Беркович лентяй, — констатировал инспектор. — Рано тебе присвоили очередное звание! Пожалуй, я опротестую это решение.

— Нет-нет, — торопливо сказал Беркович. — Через минуту здесь не будет ни меня, ни моего компьютера.

— Не так быстро, — благодушно проговорил Хутиэли. — В твоем кабинете начинают ремонт, так что месяца через три… А вот вечеринку тебе придется организовать в ближайшее время.

— Да хоть завтра! — воскликнул Беркович. — Я сейчас позвоню Наташе.

— Обрадуй жену, — кивнул инспектор, — а потом я тебе кое-что расскажу.

— В четверг в восемь у меня дома! — объявил Беркович несколько минут спустя. — Так что вы мне хотели рассказать, инспектор?

Хутиэли, который успел углубиться в чтение какого-то скучного документа, поднял на сотрудника рассеянный взгляд.

— Я? — сказал он. — Что могу тебе рассказать… Ах, да! Я хотел тебя спросить: как ты относишься к творчеству Эдгара По?

— Замечательно, — с сомнением проговорил Беркович, ожидая подвоха.

— Я имею в виду классический рассказ «Украденное письмо». Помнишь, полицейские искали конверт во всех углах, а он лежал на самом видном месте?

— Помню, конечно, — кивнул Беркович. — Более того, такое со мной постоянно случается. Вчера, к примеру, я полчаса искал пульт управление телевизором, а эта штука, оказывается, все время лежала у меня в кармане.

— Не тот случай, — вздохнул инспектор. — В карманах у Гиршмана смотрели, ничего там не было.

— О каком Гиршмане речь? — насторожился Беркович.

— Об Ароне Гиршмане, художнике, который умер два дня назад.

— Я читал, что он скончался от обширного кровоизлияния в мозг. Это что, неверная информация? Его убили?

— Информация точная. Гиршман умер от инсульта в больнице «Ихилов». Проблема не в самом художнике, а в его завещании. Он ведь был богатым человеком.

— Наверно, — кивнул старший сержант. — Выставки в престижных галереях, какую-то картину в прошлом году приобрел музей Прадо…

— Вот именно. Мне, честно говоря, все это не нравится. Мазня.

— Инспектор! — воскликнул Беркович. — Гиршман — известный примитивист!

— Я и говорю — примитив и чепуха, у меня внучка рисует лучше. Впрочем, это неважно. Дело, видишь ли, в том, что у Гиршмана это был второй инсульт. Первый случился год назад, после него у художника дергалась левая половина лица. Он понимал, что второе кровоизлияние может случиться в любой момент, но верить не хотел, думал, что будет жить вечно.

— Все мы так думаем до определенного времени, — вздохнул Беркович.

— Да, но тебе, Борис, пока нечего оставить потомкам.

— У меня нет потомков, — флегматично заметил Беркович.

— Тем более… А Гиршман имел на счетах миллиона три. Плюс вилла. Плюс акции. Плюс трое детей, брат, сетра и две бывшие жены — и все со своими правами на наследство. Адвокаты ему сто раз говорили, что нужно составить завещание, а он каждый раз посылал их подальше.