Ю Несбё - Нож [litres с оптимизированной обложкой]

И каждый день, ожидая лифта, Харри стоял и разглядывал телефон-автомат, перебирая монеты в кармане.

Двенадцать нажатий кнопок – и он сможет услышать ее голос. Узнать, что у них с Олегом все хорошо.

А вдруг нет? Как узнать это, не позвонив?

В их жизни было много хаоса, и с момента его отъезда с ними могло случиться все, что угодно. Ракель и Олега вполне могло увлечь в водоворот дела Снеговика. Ракель была сильной, но Харри видел такое в других делах об убийствах – выжившие ломались и сами становились жертвами.

Но пока он не звонил, они были там, в его голове, в телефонном автомате, где-то в большом мире. Пока Харри – к счастью или к несчастью – ничего не знал, он представлял себе, как мать с сыном гуляют по осеннему лесу. По тем самым тропинкам, где они когда-то ходили втроем. Он вспоминал, как бегущий впереди мальчишка радостно пытался ловить падающую листву. Теплая сухая рука Ракели лежала в руке Харри. Она, смеясь, спросила, почему он улыбается. Он отрицательно покачал головой, но вдруг понял, что действительно улыбается. В общем, Харри так и не прикоснулся к этому телефону. Потому что до тех пор, пока он не нажал эти двенадцать кнопок, он все еще мог верить, что вернется.

Харри надавил последнюю из восьми кнопок.

Раздались три звонка, прежде чем ему ответили:

– Хар-ри? – Первый из двух произнесенных слогов содержал удивление и радость, а второй – все то же удивление, но уже с некоторым оттенком беспокойства. Харри и Олег звонили друг другу редко, в основном по вечерам, а не посреди рабочего дня. И только затем, чтобы обсудить какие-то практические вопросы. Иногда, конечно, практические вопросы служили только слабым предлогом, но ни Олегу, ни Харри особо не нравилось разговаривать по телефону, поэтому, даже когда эти двое созванивались, чтобы поинтересоваться, как дела, они были кратки. Ничего не изменилось после того, как Олег со своей девушкой Хельгой уехали на год на север, в Лаксэльв в фюльке Финнмарк, где Олег проходил стажировку перед последним курсом Полицейской академии.

– Олег, – произнес Харри, заметив, что его голос стал сиплым, потому что ему предстояло вылить на парня кипяток, а Олегу теперь всю оставшуюся жизнь придется жить со шрамами от ожогов, которые он сейчас получит. Харри знал это, потому что у него самого было множество таких шрамов.

– Что-то случилось? – спросил Олег.

– Это касается твоей матери… – сказал Харри и снова замолчал, потому что просто-напросто не мог продолжать.

– Вы решили снова съехаться? – В голосе парня прозвучала надежда.

Харри закрыл глаза.

Олег разозлился, когда узнал, что его мать ушла от Харри. И поскольку юноше никто ничего не объяснил, его злоба была направлена на Ракель, а не на Харри. Харри никак не мог понять, как ему удалось стать настолько хорошим отцом, что Олег принял его сторону. Когда Харри появился в их жизни, он не старался стать ни воспитателем, ни жилеткой, в которую можно поплакаться, потому что ему было очевидно, что мальчику не нужен суррогатный папа. А самому Харри совершенно точно вообще не был нужен никакой сын. Но проблема – если так на это смотреть – заключалась в том, что Харри просто-напросто начал нравиться этот серьезный, хмурый мальчик-мужчина. И симпатия их оказалась взаимной. Ракель, когда сердилась, говорила, что эти двое – одного поля ягоды, и, пожалуй, так оно и было. И со временем, когда Олег уставал или забывался, у него, случалось, вырывалось «папа» вместо «Харри».

– Нет, – сказал Харри. – Мы не съезжаемся, Олег, у меня плохие новости.

Тишина. Харри понял, что парень затаил дыхание. И вылил на него кипяток:

– В полицию поступил рапорт, в котором сообщается о ее смерти.

Прошло две секунды.

– Можешь повторить? – произнес Олег.

Харри не был уверен, сможет ли, но у него получилось.

– Как – о смерти? – спросил Олег, и Харри услышал металлические отзвуки отчаяния в его голосе.

– Ее нашли дома сегодня утром. Похоже на убийство.

– Похоже?

– Мне самому только что сообщили. Там работает дежурная бригада, и я тоже сейчас поеду.

– Как?..

– Пока не знаю.

– Но…

Олег ничего больше не сказал, и Харри знал, что за этим всеобъемлющим «но» не последует продолжения. Это было инстинктивное возражение, протест, вызванный чувством самосохранения, отрицание того, что дела действительно обстоят так, как они обстоят в реальности. Эхо его собственного «но…» в кабинете Катрины Братт, произнесенного двадцать пять минут назад.