Ю Несбё - Нож [litres с оптимизированной обложкой]

– И вы не смогли этому воспрепятствовать. Значит, вам пришлось расплачиваться?

– Да. Я мог расплатиться, только отомстив за нее. Остановив насильников. Я поэтому и в армию пошел, поэтому подал заявление в спецназ. Я хотел быть уверенным. А потом Халу тоже изнасиловали…

– И вы убили того, кто поступил с Халой так же, как поступили с вашей сестрой?

– Да.

– И что вы почувствовали после этого?

– Как я и сказал, ситуация улучшилась. Убийство заставило меня почувствовать, что я больше не урод.

Мадсен опустил глаза вниз, на чистый лист блокнота. Он перестал писать и кашлянул.

– Значит… теперь вы расплатились?

– Нет.

– Но почему?

– Я не нашел того, кто изнасиловал Бьянку. К тому же есть и другие.

– Другие насильники, которых необходимо остановить, вы хотите сказать?

– Да.

– И вы бы охотно их остановили?

– Да.

– Убив их?

– Это действует. От этого становится лучше.

Эрланд Мадсен помедлил. К сложившейся ситуации следовало подойти грамотно как с медицинской, так и с юридической точки зрения.

– Убийства – это то, о чем вам просто нравится думать, или же вы собираетесь найти этих людей и реализовать свои планы?

– Пока точно не знаю.

– Вы хотите, чтобы вас кто-нибудь остановил?

– Нет.

– Чего же вы тогда хотите?

– Я хочу, чтобы вы сказали мне, как вы думаете, поможет ли это и в следующий раз?

– Убийство?

– Да.

Эрланд Мадсен внимательно смотрел на Руара Бора. Но весь его опыт подсказывал, что ответа на лице Бора, в его мимике и языке тела он не найдет, слишком многое из этого стало привычкой. Ответы можно отыскать в словах. А сейчас ему задали вопрос, на который он не мог ответить. Правдиво. Честно. Психотерапевт посмотрел на часы и сообщил:

– Наше время истекло. Давайте продолжим в четверг.

– Я ухожу, – раздался от двери женский голос.

Эрланд Мадсен оторвал взгляд от лежавшей перед ним на письменном столе папки, которую только что получил из архива. Голос принадлежал Туриль, секретарше, которую делили между собой шестеро психотерапевтов, работавших в этом офисе. Она стояла уже в пальто и смотрела на Эрланда взглядом, означавшим, что он должен не забыть что-то такое, о чем она из деликатности не могла сказать напрямую.

Эрланд Мадсен поглядел на часы. Шесть. И вспомнил, о чем речь. Сегодня он должен уложить спать детей, потому что жена будет помогать своей матери наводить порядок на чердаке.

Но сначала ему необходимо разобраться в этом деле.

Два клиента. Несколько совпадений. Оба служили в Кабуле, сроки их контрактов частично совпадали. Оба обратились к нему, потому что у них наблюдались симптомы ПТСР. И вот что он обнаружил в записях: оба хорошо знали некую Халу. Конечно, не исключено, что это женское имя просто распространено в Афганистане, однако вряд ли несколько Хал работали в Кабуле переводчицами у норвежского полковника. Руар Бор после гибели младшей сестры чувствовал по отношению к женщинам-подчиненным и вообще к женщинам моложе себя огромную ответственность, граничащую с паранойей.

У второго клиента сложились еще более тесные отношения с Халой. Они стали любовниками.

Эрланд Мадсен записывал все подробно, а потому знал, что любовники сделали одинаковые татуировки. Не со своими именами, поскольку, если бы они попали в лапы к талибам или другим правоверным, то могли бы оказаться в опасности. Вместо этого они вытатуировали на своих телах слово «друг» (Хала – на норвежском, а его клиент – на фарси), и это связало их до конца дней.

Но не это совпадение было самым важным.

Эрланд Мадсен водил пальцем по странице и наконец нашел то, что искал. Ну да, он все запомнил правильно: и Бор, и второй клиент оба утверждали, что после убийства испытали облегчение. Он даже сделал на полях пометку для себя: «ВНИМАНИЕ! Подробнее поговорить об этом в следующий раз. Что значит – после убийства почувствовала себя лучше ?»

Эрланд Мадсен посмотрел на часы. Ему придется взять записи домой и дочитать их после того, как заснут дети. Он захлопнул папку и перетянул ее красной резинкой. Резинка перечеркнула имя, написанное на лицевой стороне папки: Кайя Сульнес.

Эрланд Мадсен украдкой бросил взгляд на часы. Скоро сеанс закончится. Жаль. Хотя они встречались всего лишь во второй раз, сомнений в том, что эта клиентка, Кайя Сульнес, представляла собой интересный случай, у него не было. Она отвечала за безопасность в Красном Кресте, и эта должность изначально не предполагала подверженности травмам, способным привести к ПТСР, как, например, у непосредственных участников боев. Но она рассказала, что постоянно наблюдала военные действия, что прямо перед носом у нее ежедневно разворачивались ужасы, которые обычно видят только сражающиеся на передовой солдаты, а это рано или поздно обязательно повреждает человеческую психику. Психотерапевта заинтересовало то, что эта женщина, казалось, не понимала, что не просто оказывалась в опасных ситуациях, но более или менее сознательно сама их искала. Имелось и другое любопытное обстоятельство: во время психологической разгрузки в Таллине она не продемонстрировала никаких симптомов ПТСР, но после возвращения в Норвегию сама проявила инициативу и записалась к нему на прием. Большинство вернувшихся солдат направляли на беседы к психологам, они, можно сказать, были обязаны посещать специалистов. Однако многие из них воспринимали это в штыки, не желали откровенничать, а некоторые так даже прямо заявляли, что психотерапия предназначена для слабаков, и злились, когда понимали, что Мадсен не может выписать им снотворное, за которым они явились. «Я просто хочу спать!» – говорили эти люди, не осознавая, насколько больны, вплоть до того дня, когда обнаруживали себя в полном одиночестве: губы сомкнуты вокруг дула пистолета, а по щекам текут слезы. Те, кто отказывался ходить к психологу, получали, конечно, свои таблетки – антидепрессанты и снотворное. Но опыт Мадсена показывал, что его метод, когнитивная антитравматическая терапия, помогал. Это не экстренная кризисная терапия, пользовавшаяся большой популярностью до тех пор, пока исследования не доказали, что она абсолютно неэффективна; нет, Мадсен практиковал продолжительное лечение, при котором клиент переживает травматические воспоминания и постепенно учится жить как с ними, так и с реакциями на них собственного организма. Необходимо время. И верить в то, что существует мгновенное решение, что такие раны можно залечить за одну ночь, в лучшем случае наивно, а в худшем – опасно.