Татьяна Степанова - Умру вместе с тобой

Бенни засунул руку в мешок и достал блокноты, стянутые бечевкой, и пачку перевязанных писем.

– Письма на имя Вильяма Сибрука из Сент-Луиса. Он американец. Сибрук… Вилли Сибрук. – Бенни обернулся. – Слушай, детка, а я ведь что-то слышал в Аккре, когда ездил в оружейный магазин. В клубе болтали… какой-то скандал, связанный с этим Вилли Сибруком.

– Какой скандал? – Мещерский смотрел на градусник.

– Что-то невероятное, связанное с этим типом и оккультизмом.

– Оккультизмом?

– Черт его знает, кто он такой. В администрации говорили, что его хотели выдворить, даже писали министру по делам колоний. Он своим поведением якобы переходит все границы. Ему было предписано убраться из Аккры, и он исчез. Но не уехал. Он просто исчез. И вот теперь лесное племя, явившееся из тьмы, подкинуло его нам.

– Судя по его виду, он не голодал, состояние тела удовлетворительное. На бродягу не похож. Скорее на исследователя. А как это понимать – оккультист?

– Он дьяволопоклонник.

– Бенни, фи!

– Что фи, детка? Некоторые вещи надо называть своими именами, даже если и не веришь во всю эту чушь. Он где-то ползал несколько месяцев по здешним лесам. И племя не расправилось с ним, а позаботилось о нем. С чего бы это?

– Всем людям свойственно милосердие. – Мещерский решился на еще один укол этому Вилли Сибруку.

Бенни отложил перевязанную пачку писем и начал медленно разматывать тряпку, в которую был укутан неизвестный круглый предмет.

Мещерский протер руку Сибрука тампоном со спиртом и вколол иглу. И в этот миг Сибрук открыл глаза.

Он впился в Мещерского взглядом. Его глаза… такие блестящие… в них плескалось безумие…

– Плоть, – прохрипел он. – Плоть… в ней такая сила…

– О чем вы говорите? – Мещерский наклонился к нему.

– Сила… стоит только раз попробовать… могучая, всесокрушающая… это магия… это тьма…

Сибрук неожиданно сжал запястье Мещерского. По лицу его прошла судорога. Он оторвал свое объятое жаром тело от койки, приподнялся. Было нечто странное в том, как он двигался: его словно самого дергала вперед какая-то сила, как марионетку на веревках. Мгновение он глядел на них безумным невыразимым взглядом – нет, не на них, а куда-то мимо, словно видел что-то, чего они не замечали. И рухнул снова на подушку.

– Опять потерял сознание. – Мещерский достал стетоскоп, приложил к его груди. – Сильное сердцебиение, частый ритм.

Бенни откинул грязную тряпку и тихонько присвистнул.

Мещерский обернулся. И онемел. В первый миг ему показалось, что он видит… отрубленную человеческую голову. В следующее мгновение он понял, что это голова не человека, но деревянной статуи. Идола. Вырезанная из куска черного дерева очень натуралистично. Выпученные глаза, окрашенные белой краской со зрачками. Большой рот, застывший в усмешке.

– Лесной божок. – Мещерский хмыкнул. Он не хотел показывать Бенни, что испугался в первые минуты.

– Ты только взгляни на это, – очень тихо произнес Бенни.

И Мещерский, приглядевшись, с содроганием понял, что заставило Бенни Фитцроя нервничать.

Солнечногорск. Московская область

Наши дни. Октябрь

В кабине локомотива тихо играло радио. Машинист Коркин плохо разбирался – какое-то ретро, музыка чуть ли не из тридцатых. Но бодренькая, танцевальная, хулиганистая даже, как раз чтобы поддерживать тонус в сонные утренние часы перед осенним рассветом. Его помощник покачивал головой в такт музыке и даже притопывал ногой – 5.01 утра, еще и не то сделаешь, чтобы не задремать после ночи в пути.

Тяжелый грузовой поезд шел из Нижнего Новгорода в Санкт-Петербург транзитом через Москву. В Твери, до которой они еще не добрались, к составу, состоявшему из контейнеров-вагонов, должны были прицепить еще и рефрижераторы. Так что и во время остановки в Твери отдохнуть не удастся.

– Он ве ритц… он ве ритц. – Молодой помощник машиниста крутил головой, подпевая ретроприпеву.

– Что ты там бормочешь? – спросил машинист Коркин, закуривая сигарету.

– Фокстрот – не хилый такой музончик. – Помощник глянул на электронное табло. – Михал Михалыч, подъезжаем к Солнечногорску.

Машинист Коркин смотрел в лобовое окно локомотива. Туман. Это к теплу. Полотно железнодорожных путей стелилось перед локомотивом лентой, освещенное фонарями. Но за боковыми окнами кабины царствовала тьма.

Машинист Коркин не любил все эти пригородные подмосковные дачные станции. Суета сует. И вечные дачники, ползущие через пути в неположенных местах, несмотря ни на какие ограждения. Но сейчас всего пять утра. Впереди, как объявил диспетчер, только что прошла первая электричка до Клина. Встречная через семь минут – из Конакова. Товарные поезда пропускали по утрам сплошным потоком в «окно», открывавшееся в такие вот заповедные часы, когда прошли уже все ночные скорые поезда и «Сапсаны» пролетели, а пригородные электрички еще особо не навострили лыжи.