Стефан Анхем - Жертва без лица. Девятая могила

Вместо этого он принял душ и побрился. За недели отпуска у него отросла борода, и ему сначала пришлось пройтись триммером и только потом взяться за бритвенный станок. Усы он оставил. Усы, предмет его гордости, он носил столько, сколько себя помнит. В разное время мода диктовала то одно, то другое – от узких усиков до окладистой бороды. Но свои усы он никогда не трогал, только проходился по ним триммером два раза в неделю.

Наверное, это звонит Черстин. У нее единственной из его знакомых неопределяемый номер. Она завела его несколько лет назад и утверждала, что сделала это потому, что он никогда не отвечает на ее звонки. Как будто теперь он отвечает чаще. Только бы она перестала звонить и дала ему возможность спокойно побыть дома.

Он попытался отбросить мысли о Черстин, надел пижаму и подошел к камину, где скомкал несколько старых газетных страниц, добавил древесную стружку и скатал шарик. Над ним поставил три полена. Как обычно, хватило одной спички.

Он совсем не чувствовал усталости и с нетерпением ждал газету «Хельсингборгс Дагблад», которую скоро должны были просунуть в дверную прорезь. Пожалуй, в поездке ему больше всего не хватало именно этого. Сидеть перед камином, пока все остальные спят, и читать утреннюю газету от корки до корки. Черстин этого не одобряла. Ее раздражало, что ей всегда приходилось читать «использованную» газету, когда она наконец вставала.

Она наверняка пыталась дозвониться и по мобильному. Откуда ей знать, что он от него избавился. Он решил выключить телефон на все время паломнического тура, и, к его удивлению, это не составило для него никакого труда. Наоборот, быть недоступным оказалось чистым наслаждением. У одной из самых глубоких долин в Пиренеях он решительно выбросил телефон, и во время оставшейся части тура получал удовольствие от того, что его единственная компания – он сам и тишина.

Иногда другие паломники пытались заговорить с ним. Но он не шел на контакт и не ответил ни единого раза. Пусть думают, что хотят. Во всяком случае, он не собирался нарушать молчание, которое с каждым днем представлялось все более важным. И через какое-то время они пришли – его собственные мысли. Хрупкие, как только что вылупившиеся маленькие черепашки. Он не мог вспомнить, когда последний раз имел возможность додумать мысль, чтобы она созрела и полностью сформировалась, – его все время прерывали то начальник, то Черстин, то…

Опять раздался звонок. Но на этот раз это был не телефон, звонили в дверь. Кто это может быть в такое время суток? Одно дело телефон. На него можно плюнуть, пусть звонит. Можно даже выдернуть шнур из розетки. Но дверной звонок – совсем другое дело. Он подошел к двери и открыл. На улице, под дождем, с зонтом в руке, стоял человек, которого он раньше никогда не видел.

Он дышал, но казалось, что воздух к нему не поступает. Или он совсем не дышал? Возможно, его тело уже перестало функционировать, и представление о том, что он дышит, – не что иное, как последняя мысль, оставшаяся у него перед полным отключением мозга. Как болтающаяся паучья ножка, которую оторвали от паука.

Может быть, так чувствует себя человек, который тонет? Он слышал, что это один из самых болезненных способов ухода на тот свет. Ему, напротив, совсем не больно. Он почти ничего не чувствует, даже металлический люк под ногами. Только испытывает смутное ощущение, что медленно угасает. Истончается. Исчезает.

Но тут подвернулся случай, которого он ждал несколько суток. Или всего несколько часов? Он понятия не имел, поскольку уже давно перестал ориентироваться во времени. Глухой звук, блуждающий по стенам. Где-то далеко открылась и закрылась дверь. Раздался чей-то крик. Он не мог разобрать слов, но было совершенно ясно, что кто-то кричит. Или это еще одна отчаянная мысль из глубины его души, отказывающейся принять действительность? Иллюзия, что спасение близко?

Он решил, что это не играет никакой роли. Если он мертв, значит, мертв. Если нет, это его самый последний шанс. Собрав все силы, он поднял ноги и попытался ударить ими о люк, чтобы произвести как можно больше шума. Он хотел крикнуть, но смог только прошипеть. Зато он услышал удары о люк. Глухие удары барабана.

Три раза он сумел поднять ноги и ударить ими о люк. После чего пришел конец. Как бы он ни пытался, ноги не поднимались. Даже мысленно. Вернулась удушливая тишина, и, казалось, он задержал дыхание.

Слишком долго и еще чуть-чуть.