Кара Хантер - Выхода нет

У нас в отделе есть одна компьютерная программа – такие используют для старения фотографий пропавших детей. Однажды Алекс попросила меня прогнать через нее фотографию Джейка, но я ответил, что это невозможно: каждое использование программы жестко фиксируется, и вообще это неэтично. Я только не сказал ей, что уже давно сделал это. Это было как-то вечером, когда в офисе никого не осталось. И использовал я фото, которое сделал за две недели до его смерти. Снял Джейка с такого близкого расстояния, что на его верхней губе была видна едва заметная влага. Как раз перед этим он хмурился, и камера зафиксировала тень этой нахмуренности – едва заметную складку между бровями и задумчивые темные глаза. С тех пор я все пытаюсь разгадать, думал ли он об этом уже тогда, планировал ли, знал ли, что сделает совсем скоро?

Хотя врачи сказали, что это маловероятно: дети, лишающие себя жизни в столь юном возрасте, редко что-то планируют. Но даже если это и так – я не могу без боли смотреть на эту фотографию. Возможно, именно поэтому и выбрал ее. Жутковато было сидеть в полутемной пустой комнате и следить, как дорогое тебе лицо удлиняется, его мягкие контуры становятся жестче. Я видел, каким он стал бы в возрасте пятнадцати, двадцати и тридцати пяти лет. Я наблюдал, каким он был бы, став мужчиной и сделав меня дедом… Я видел его в своем собственном возрасте. В действительности он так и остался в своем времени, но для меня – мы стареем вместе с ним, рука об руку.

Совещание на следующее утро занимает не больше десяти минут. Дело постепенно превращается в «висяк». Мы безостановочно ходим по кругу. Тупики, фальстарты, темные аллеи. Бумаги, бесконечные хождения, телефонные звонки. Хотя у нас появляется кое-что новенькое – мы наконец получаем информацию о финансовом положении Эсмонда. А как всегда говорит Гислингхэм, «если это не любовь, то точно деньги». Правда, к огорчению Бакстера, изучать финансы – работа скучная. Когда я позже заглядываю в отдел, он сидит, оперевшись подбородком на руку, и смотрит на экран компьютера. А рядом с ним стоит кофе и лежит один из шоколадных батончиков, о которых его жена наверняка и не подозревает. Но я ей ничего говорить не буду.

В 9:45 утра Куинн ногой распахивает дверь в кабинет Эсмонда и сгружает пакеты на пол. На этот раз он прибыл полностью подготовленным. И принес не только новые капсулы для кофемашины, но и круассан с миндалем, купленный в одной из французских кондитерских в Саммертауне, и сэндвич, на случай если вдруг проголодается. Он готовит себе эспрессо и в это время прислушивается к громыханию обломков, которые эксперты ссыпают на тележки и увозят с участка. Ярко сверкает солнце, и на ветках кое-где даже появились слишком ранние и потому обреченные цветы, а констебль испытывает наслаждение от того, что находится в тепле, а не на улице, где ему пришлось бы морозить себе яйца по колено в мусоре. Единственное, чего он боится, так это скуки: по-видимому, Эсмонд был одним из тех людей, которые аккуратно подшивают все клочки бумаги, когда-либо попадающие им в руки. Перед ним, зажатые гигантскими зажимами, лежат платежи и выписки из банковских счетов, разобранные по месяцам, и счета за коммунальные услуги, и подтверждения уплаты налогов, разложенные по годам. Есть даже коробка, полная семейных фотографий и сочинений Эсмонда, написанных еще в школе. Здесь же его характеристики, полученные в Гриффине. Если верить его преподавателю истории в четвертом классе, то он был «сильно увлекающимся и бескомпромиссным» уже в возрасте четырнадцати лет, а в период сдачи экзаменов уровня А [64] Экзамены по программе средней школы второго уровня сложности, результаты которых учитываются при поступлении в университет. женщина, преподававшая у него географию, говорила о нем как об ученике, который «слишком требовательно относится к самому себе». Что вполне соответствует тому человеку, которого описала им Анабелла Джордан.

Куинн роется в этой коробке и достает из нее скоросшиватель с работами, относящимися к первому году пребывания Майкла в школе. Первое сочинение озаглавлено: «Моя семья». Заинтригованный, Куинн достает его, откидывается на стуле и углубляется в чтение.

Я думаю, что семья – это очень важно. Важно знать, откуда ты. Я очень горжусь своей семьей. Ее история восходит к викторианским временам. Мой прапрадед приехал в Англию из Польши. Его звали Захариаш Эльштейн. Приехал он сюда, чтобы добиться успеха. Он мечтал о том, чтобы основать свою компанию и заработать много денег. Он открыл ювили ювелирный магазин в Ист-Энде в Лондоне. Назывался он «Захария Эсмонд и Сын». Ему пришлось поменять имя, потому что никто в Англии не знал, как пишется его настоящее. Для начала он купил еще два магазина, а потом еще один в Найсбриже Найтсбридже. Он был расположен возле «Хэрродс» [65] Один из самых больших и дорогих универмагов Лондона. . Он был очень маленький, но располагался в хорошем месте. После этого он стал очень успешным. У моего папы есть золотые часы, которые принадлежали моему прапрадедушке. Их не носят на руке, как сейчас. Там есть девиз на польском. Blizsza koszula ciału. По-английски это значит: «Своя рубашка ближе к телу». Папа говорит, что это означает, что те вещи, которые тебе ближе всего – они для тебя важнее всего. А семья – самая важная.