Ларс Кеплер - Гипнотизер [litres]

Они танцевали, и Йона тихонько напевал:

— Миллойн, миллойн, миллойн [25] Когда (финск.). …

— Женись на мне, — прошептала Анья.

Йона не ответил. Он подумал о Дисе, о ее печальном лице. Подумал, как они дружили все эти годы и как он разочаровал ее. Анья попыталась приподняться и лизнуть его в ухо; он осторожно отвел голову.

— Ты так хорошо танцуешь, — захныкала Анья.

— Знаю, — шепнул он и закружил ее.

Пахло дровами и грогом, Анья прижималась все крепче; комиссар подумал, что трудно будет вести Карлоса вниз, к стоянке такси. Еще немного — и пора спускаться к эскалатору.

Вдруг в кармане у комиссара зазвонил телефон. Анья взвыла от разочарования, когда он отстранил ее и ответил:

— Йона Линна.

— Здравствуйте, — произнес сдавленный голос. — Это я. Юаким Самуэльссон. Вы сегодня были у нас…

— Да, я вас узнал, — сказал Йона.

Он вспомнил, как у Юакима Самуэльссона расширились зрачки, когда он спросил о Лидии Эверс.

— Я подумал — не могли бы мы увидеться? — сказал Самуэльссон. — Хочу кое-что рассказать.

Йона посмотрел на часы. Половина десятого.

— Мы можем увидеться сейчас? — спросил Юаким и зачем-то прибавил, что жена с дочерью уехала к родителям.

— Вполне, — ответил Йона. — Сумеете приехать к полицейскому управлению, подъезд напротив Польхемсгатан, минут через сорок?

— Хорошо, — сказал Юаким бесконечно усталым голосом.

— Извини, милая, — сказал Йона Анье, которая стояла посреди площадки, дожидаясь его. — На сегодня танцы закончились.

— Я тебе это припомню, — кисло отозвалась она.

— Не выношу спиртного, — печалился Карлос, когда они вели его к эскалаторам и дальше к выходу.

— Смотри не наблюй, — угрюмо предупредила Анья. — Я тогда потребую повысить зарплату.

— Анья, Анья, — горестно вздохнул Карлос.

Юаким сидел в белом «мерседесе» на другой стороне улицы, прямо напротив входа в Государственное полицейское управление. В салоне горел тусклый свет, и лицо Юакима казалось утомленным и одиноким. Когда Йона постучал в стекло, он дернулся, словно полностью ушел в свои мысли.

— Здравствуйте, — сказал Юаким. — Садитесь.

Йона сел на пассажирское сиденье. Подождал. В машине слабо пахло псиной. На заднем сиденье расстелен мохнатый плед.

— Знаете, — начал Юаким, — когда я вспоминал, каким был, когда родился Юхан… я как будто думал о незнакомом человеке. У меня было детство так себе, приют, мать меня бросила… Но я встретил Исабеллу и взялся за ум, засел учиться. Сдал экзамен на инженера в тот год, когда родился Юхан. Вспомнил, как мы ездили в отпуск — я до этого никогда не бывал в отпуске. Мы ездили в Грецию, Юхан как раз научился ходить и…

Юаким Самуэльссон покачал головой.

— Это было так давно. Он был очень похож на меня… такие же…

В машине стало тихо. Мокрая серая крыса, покачиваясь, пробежала по темному тротуару и скрылась в замусоренных кустах.

— Что вы хотели мне рассказать? — помолчав, спросил Йона.

Юаким потер глаза.

— Вы уверены, что это сделала Лидия Эверс? — еле слышно спросил он.

Йона кивнул:

— Больше чем уверен.

— Вот как, — прошептал Самуэльссон и тяжело сглотнул. — Там, в приюте… Лидии было всего четырнадцать, когда выяснилось, что она беременна. Там, конечно, все черт знает как перепугались и заставили ее сделать аборт. Хотели всё замять, но… Было много осложнений, в матку занесли тяжелую инфекцию, она захватила яичники. Но Лидия принимала пенициллин и выздоровела.

Юаким положил дрожащие руки на руль.

— После приюта я стал жить с Лидией. Мы жили в ее доме в Рутебру, хотели родить ребенка, у нее это была просто идея фикс. Но у нас никак не получалось. И она решила сходить к гинекологу. Никогда не забуду, как она вернулась от врача и сказала, что после того аборта у нее не будет детей.

— Это от вас она забеременела в приюте, — уточнил Йона.

— Да.

— Значит, вы задолжали ей ребенка, — сказал Йона, больше самому себе.

Утро воскресенья, двадцатое декабря,

четвертое воскресенье Адвента

Густо-густо падал снег. Сугробы лежали на зданиях терминала в Арланде. Приезжали машины, подметали посадочные полосы и снова уезжали. Эрик стоял возле большого окна и смотрел на ленту дорожных сумок, въезжавшую в большой нарядный самолет.

Симоне принесла кофе и тарелку с шафранным кренделем и пряным печеньем. Поставила перед Эриком два стаканчика с кофе и уткнулась лбом в стекло, за которым виднелись самолеты. Симоне с Эриком смотрели, как стюардессы поднимаются по трапу. Девушки были в красных рождественских колпачках; их, как видно, страшно беспокоила слякоть под туфельками.