Инге Кристенс - Руны смерти, руны любви [litres]

Чувствуя, как по внутренней стороне бедер стекает теплое и вязкое, Рикке одновременно приходила в себя, злилась и думала о том, что Нильс мог бы вспомнить и о презервативе. Стоило, хотя бы, поинтересоваться, можно ли ему излиться в Рикке, не будет ли она против подобной интимности. Хорошо, что Рикке была предусмотрительной и предохранялась при помощи спирали, но ведь Нильсу она об этом не рассказывала, не успела пока рассказать. Хенрик в их самый первый раз постеснялся спрашивать, но он извлек свой член перед тем, как извергнуть семя.

Нильс словно прочел мысли Рикке и попытался реабилитировался в ее глазах.

– Я восхищен, – сказал он, поворачиваясь на бок. – У меня не было женщины вкуснее тебя.

Рикке молчала, ожидая продолжения. Перемежая нашептывание нежных слов с поцелуями, Нильс осушил губами мокрые от слез глаза и щеки Рикке, а затем осторожно, едва касаясь, поцеловал каждое болевшее местечко на ее вздрагивающем теле.

– Ты красив настолько, насколько же груб и настолько же нежен, – восхищенно прошептала Рикке перед тем, как провалиться в сонное забытье.

Она предпочла бы не засыпать, а продлить удовольствие, но вязкая тьма навалилась на нее, унесла куда-то и Рикке не слышала, как Нильс сказал:

– Ты привыкнешь к грубости. Я научу тебя любить боль. Каждый раз ты будешь хотеть более острых ощущений до тех пор, пока можешь чего-то хотеть…

Вздрогнув, не то от страсти, не то от испуга, что сказал лишнее, Нильс умолк и принялся вылизывать пупок спящей Рикке, думая о том, как славно будет налить сюда немного меда или кленового сиропа. Горячего, но не настолько, чтобы вызвать ожог. Рикке никак не реагировала на эту запоздалую ласку и Нильс скоро оставил ее в покое…

Разбуженная вредным солнечным лучом, который настойчиво елозил по ее лицу, Рикке приподнялась на локте и посмотрела на тихо сопящего Нильса. Тот мгновенно повернулся со спины на бок, отворачиваясь от нее. Рикке показалось, что воздух в пространстве между их телами дрожит, наэлектризованный страстью и желанием.

Любовь, это когда ты, закрыв глаза, бросаешься в пропасть, летишь вниз головой и поешь от счастья. Любовь, это когда ты в уличном шуме слышишь волшебную музыку. Любовь, это когда два сердца бьются в едином ритме. Любовь, это когда ты на мгновение замираешь, стоит только ласковой руке коснуться тебя, а затем взлетаешь куда-то к звездам, окруженная облаком нежности. Любовь, это когда хочется собирать губами капли пота с тела любимого, дразнить языком его сокровенные места, изгибаться в его объятиях и чувствовать, как ваши горячие тела на самом деле сливаются в одно целое. Сливаются и медленно скользят в вечность…

С Нильсом все иначе. Никакой любви, никаких падений в пропасть и взлетов к звездам. Есть только грубая животная страсть, но как же она сильна и как она хороша! Стоило Рикке только подумать о том, как восхитительно груб Нильс, как ритм ее дыхания изменился, сердце забилось часто-часто, а от увлажнившегося лона, поползла по телу тягучая истома. Рикке потянулась, еще больше сминая сбившуюся под ней простыню, ощутила, как теплая волна похоти накрывает ее с головой и прильнула к мускулистой спине Нильса. Закрыв от удовольствия глаза, Рикке вдохнула горьковатый запах его кожи, ущипнула его за сосок и шепнула в ухо: «Просыпайся». Нильс промычал что-то невнятное, стряхивая с себя сонную пелену (Рикке хотелось верить, что это были ласковые слова, а не что-то другое) обернулся и деловито подмял ее под себя. На этот раз Нильс двигался плавно, зубы в ход не пускал, и вся грубость его проявлялась лишь в том, что временами он слишком сильно наваливался на Рикке, так, что она не могла дышать.

Кричать не было причин. Рикке слабо постанывала, отвечала на ласки, дышала запахом Нильса, и ей не верилось до конца, что все это происходит наяву, происходит с ней. О Хенрике она вспомнила только после душа, когда не вытирала, а осторожно промокала болевшее там и сям тело полотенцем. Странно, но от прикосновения полотенца боль была совсем не такой, как от прикосновений Нильса. Полотенце доставляло просто неприятное ощущение. Ничего сладкого, одна горечь.

– Не забудь прислать мне свои рисунки, – напомнила Рикке, поцеловав Нильса на прощанье. – Они станут напоминать мне о тебе.

– Через три минуты они будут в твоем почтовом ящике, – пообещал Нильс, закрывая дверь.

– Что за странные звонки? – вместо приветствия поинтересовался Оле, ставя свой поднос на стол, за которым сидела Рикке.