Игорь Безрук - Калейдоскоп [СИ]

Квартирка однокомнатная, старой планировки. В единственной комнатушке самое необходимое: стол, пара стульев, металлическая кровать, небольшой комод с выдвижными ящиками. На столе «Моби Дик», раскрытая тетрадь в зеленой обложке, возле тетради — несколько наспех неровно оторванных клочков бумаги, ручка. На кухне — посуда, в количестве необходимом для проживания. Порожних бутылок из-под спиртного не было. Довольно-таки странно для малопримечательного кочегара. Обычно они пьют запоем, а здесь порядок и нет запущенности. Непризнанный гений?

Михайлов сел за стол. Клочки бумаги исписаны тем же почерком, что и на обрывке, найденном в кармане трупа. Значит, Михайлов все-таки нашел его. Записи велись, очевидно, где придется: на неровном столике, на коленке, на раскрытой ладони руки. Складывались в кармане. Может быть, даже носились в нем не один день, затем извлекались и аккуратно переписывались в тетрадь.

Дубовицкая вела дневник. Пряхин писал стихи. О Еремееве еще ничего не известно.

Итак, о чем нам поведал скончавшийся гений?

Где-то листков пять подобных стихов. С шестого идет неясная расплывчатость.

Какая-то ахинея. Последнее четверостишие в тетради говорит о чем-то необычайном, что должно вот-вот свершиться.

В обрывке с места происшествия:

Михайлову трудно давалась рифма, да он и не представлял, что можно добавить в эту нелепицу. Казалось и здесь, как с Еремеевым, ему не повезло. Может, Скудынь что-нибудь добавит?

Михайлов вышел из квартиры Пряхина и спустился во двор.

Осень только начиналась. По старому календарю, впрочем, это еще была и не осень, и хотя деревья уже кое-где начали чернеть и сорить листьями, все еще не верилось, что лето прошло.

Михайлов остановился на автобусной остановке. В ожидании автобуса тут взад-вперед прохаживались особо нетерпеливые. Напротив, женщина с небольшим — лет трех-четырех — ребенком стояла неподвижно, будто прикованная. Можно было только удивляться спокойствию этого ребенка.

«Вот и его сорванец, — подумал Михайлов, — каким спокойным был пареньком, каким послушным. Бывало, едут куда-то или летят — ни слова не скажет, терпит, понимает, как сложна дорога. Теперь с ним сладу нет. Ни поговорить толком, ни потолковать. Кажется, уже никакой доверительности у него к Михайлову не осталось. Сын даже не поделится с ним ничем, не расскажет ничего. Как он его проглядел, прошляпил? Неужели все работа у него отобрала? Любовь, привязанность, взаимопонимание? Может, лучше было больше внимания уделять жене и ребенку? Чего добился он своим усердием? Покоя? Его нет. Крепкой семьи? Она разваливается на глазах. Да стоит, кажется, его сыну уйти в армию или обзавестись семьей — всё. Крах. Лопнет их семейная ячейка, развалится, как спичечный домик не на клею. Наверное, так оно и случится. Все к этому идет», — подумал с тоской Михайлов.

Директор «Универмага» ничего определенного о Пряхине сказать не могла.

— Я сама месяц как на должности. Что Пряхин? Работник ответственный, не злоупотребляющий, в отличие от сменщиков. Проблем особых у меня с ним никогда не было.

— А он давно у вас работает? — попытался Скудынь хоть как-то расширить круг.

— Да вроде давно, я как-то интересовалась. Вы бы лучше спросили у Лепковой, они чаще сталкивались. Она сегодня в смене, пойдемте, я вас провожу. — Она поднялась, вышла. Скудынь пошел за нею.

Котельная находилась прямо под зданием «Универмага». Крутые каменные ступени резко уходили в темноту и где-то внизу, в тусклом сиянии одинокой лампочки без плафона, вновь появлялись, чтобы напомнить о себе.

— Здесь, пожалуйста, осторожно, а то у нас лампочек не хватает, — стала извиняться перед ним директор. Скудынь вежливо взял ее под локоть, но не успели они спуститься и на две ступени, как сзади директора окликнула запыхавшаяся девчушка:

— Маргарита Витальевна, срочно к телефону! Из области. Степан Яковлевич!

— Ой! — взволнованно обернулась директор. — Я целый день жду этого звонка. Вы уж извините, спускайтесь, она там, внизу, — и тут же крикнула, оглушая Скудыня своим громким голосом: