Александр Горский - Я, Лунин…

Ответа на вопрос у Хованского не было, и это начальника управления необычайно расстраивало и даже в какой-то мере нервировало. Он даже дотронулся до дверной ручки, намереваясь получить ответ у самого Лунина, когда из кабинета глухо донеслось очередное «О…я, ооо…я!». Отдернув руку, Дмитрий Романович тихо выругался. Нежелание находиться в одном пространстве с рыдающей гражданкой было еще сильнее, чем раздирающее его любопытство.

— Ладно, потом придет, сам расскажет, — буркнул Хованский и, сунув руки в карманы и, сутулясь чуть больше обычного, направился в сторону своего кабинета.

Вновь оставшись с рыдающей родственницей один на один, Илья решил перейти к более активным действиям. Прежде всего надо было чем-то занять цепкие руки тетки, а заодно попытаться вытянуть из нее хоть что-то, кроме уже начинающих действовать на нервы «Ооо…я». Наполнив кружку еще теплой водой из чайника, Лунин протянул ее Татьяне Васильевне. Та мгновенно схватила кружку двумя руками и прижала к себе, словно надеясь в ней найти утешение своему горю.

— Вы водички-то попейте. — Илья осторожно, указательным пальцем надавил снизу на дно кружки, заставляя тетку поднести воду к губам.

Сделав небольшой глоток, Татьяна Васильевна еще раз по инерции всхлипнула, после чего залпом втянула в себя оставшуюся воду. Лунин одобрительно кивнул и моментально наполнил кружку по новой, справедливо полагая, что на полный желудок, пусть даже полный одной только кипяченой водой, любая беда переносится значительно легче, чем натощак. Заметив, что глотки стали более неторопливыми, Илья придвинул тетке стул для посетителей и аккуратно надавил ей на плечи. Татьяна Васильевна сползла вниз и притихла. Довольный тем, как развиваются события, Лунин обогнул стол и вернулся в свое кресло. Почувствовав, что его тылы надежно прикрыты, а между ним и убитой горем родственницей высится надежный оборонительный рубеж письменного стола, Илья окончательно осмелел и еще не совсем забытым за долгое время вынужденного ничегонеделания тоном профессионального бюрократа полюбопытствовал:

— Итак, что за Оля и что с ней приключилось?

— Толя, брат твой, — Татьяна Васильевна поставила кружку на стол, и Лунин, быстро вытянув руку, тут же отодвинул ее от края, — арестовали его.

— Здесь, в Среднегорске? — машинально уточнил Илья вопрос подследственности.

— У нас, в Одинске. — Тетка отрицательно качнула головой и уставилась на Лунина покрасневшими от слез глазами. — Помоги ему, Илюшенька! Хоть ты помоги!

Некоторое время спустя, после того как тетка выпила еще кружку воды, две кружки чая и сходила в расположенный в противоположном конце коридора туалет, картина произошедших более чем в двухстах километрах от Среднегорска событий предстала перед Луниным если и не во всей, то в весьма откровенной неприглядности. Двоюродный брат Лунина, Анатолий, тридцативосьмилетний, дважды разведенный холостяк, был вначале задержан, а затем, два дня спустя, арестован за убийство своей собственной невесты. Таковы были факты, которые Илья, как опытный следователь, смог извлечь из потока обрушившейся на него противоречивой информации. На самом деле фактов было еще меньше. Была ли убитая в действительности невестой Анатолия или же отношения между ними не сияли радостной перспективой предстоящей свадьбы, выяснилось не до конца. Тетя Таня, точнее Татьяна Васильевна, как начал называть ее Лунин, перейдя на более официальную манеру общения, в показаниях путалась и всякий раз, когда Илья силился вытащить из нее новые подробности происшедшего, норовила вновь зарыдать, подрагивая худыми, костистыми плечами.

И все же какие-то детали Лунину узнать удалось. Все началось с того, что восемь дней назад Анатолий, или, как его называла Татьяна Васильевна, Толик, выпил. Само по себе это событие не предвещало никаких печальных последствий. Толик, почти сорокалетний, крепкий мужик, от выпивки никогда не отказывался, однако, в отличие от многих своих ровесников, в пьянстве знал меру, как правило ограничиваясь одной, редко когда двумя бутылками водки (при этих словах тетки Лунин уважительно причмокнул губами), а будучи подшофе, всегда пребывал в настроении благодушном, и максимум, что мог себе позволить такого, чего, как правило, не делал в состоянии трезвости, так это спеть несколько песен, аккомпанируя самому себе на гитаре.

— А что, трезвый он не пел никогда? — удивился Илья.

— Не пел. Я уж и просила его сколько раз, голос ведь у него замечательный, душевный. Так нет же, нахмурится сразу, голову опустит и бормочет что-то непонятное, мол, настроения у него нету.