Андрей Добров - Резня на Сухаревском рынке

— Вот и все, — сказал Леонид Андреевич. — И не надо делать вид, будто ничего не случилось. Впрочем, не скучайте тут без меня, мы скоро увидимся.

Он хмыкнул и вышел на улицу. Извозчика пришлось искать долго. Наконец, на углу нашелся экипаж. Сбежин пообещал двойную плату и велел везти его на Пречистенку.

Дядя Маркел Антонович жил в угловом доме на втором этаже. Мало кто знал, что этот дом он выкупил и поставил управляющим своего старого кучера Антипа, который раз в месяц передавал ему собранную с жильцов плату. Даже два магазина на первом этаже и портерная в полуподвале принадлежали Тимофееву. Это было его владение. В квартиру вела особая лестница с заднего двора, по которой, расплатившись с извозчиком, Сбежин буквально взлетел. Он постучал. Дверь открыл заспанный старик Федот — бывший кухонный мужик Маркела Антоновича, оставленный в приживалах сторожем.

— Я к дяде, — тихо сказал Сбежин.

— Спят оне, — ответил Федот. — Утром приходите, барин.

— Утром не могу. Уезжаю я, — сказал Сбежин. — А дело срочное. Дяде надо немедленно все рассказать. Как бы не было беды!

— Беды? — спросил Федот.

— Беды, — кивнул Леонид Андреевич. — Большой беды. С переездом на Сахалин.

— Пойду разбужу, — засуетился Федот.

— Не надо, — остановил его Сбежин. — Лучше постой тут, пригляди. Если услышишь что подозрительное — сразу беги в комнаты, поднимай тревогу. Понял?

— Что подозрительное?

— Ну, если экипаж подъедет. А то и два. Понял ли?

— Понял, — закивал Федот. — Вот только пальтецо накину, а то холодно.

Леонид Андреевич протиснулся мимо Федота и быстро пошел внутрь. Дядина спальня находилась в дальнем конце этого просторного темного коридора, обитого полосатым шелком. У двери он остановился и прислушался: тихо. Прислуга спала в комнатах этажом выше.

Сбежин расстегнул пальто и беззвучно открыл тяжелую дверь. Вынув из нагрудных ножен катар, он вошел в комнату. Внутри света не было, но занавески на окнах остались чуть приоткрытыми — тонкая стальная решетка снаружи надежно защищала спальню Маркела Антоновича от проникновения с крыши. В углу тускло тлела лампадка перед образом Богородицы. Кровать скромного служителя Шереметьевской больницы представляла собой массивное резное сооружение времен Людовика Четырнадцатого, с четырьмя витыми столбами и легким невесомым балдахином. Сам дядя, похожий на моржа, завернутого в простыню, лежал на боку и тихонько похрапывал сквозь свои знаменитые усы. Сбежин притворил дверь, потом по мягкому ковру подошел к прикроватной тумбочке и, чиркнув спичкой, зажег свечу.

Он снова взглянул на дядю. Глаза Маркела Антоновича теперь были раскрыты и следили за каждым движением племянника.

— Доброе утро! — сказал Сбежин, сел на край кровати и положил широкий кинжал себе на колени.

— Это что у тебя? — хрипло спросил Тимофеев.

— Это? Мой любимый инструмент.

— А где Федот?

Сбежин улыбнулся.

— Жив он. Сторожит, чтобы нам не помешали.

— Хитрый ты, — пробормотал Тимофеев. — Зачем пришел?

— Поговорить.

— Я хочу сесть, — потребовал Маркел Антонович.

Сбежин покачал головой.

— Пока не надо. Потом, когда надо будет подписывать бумаги.

— Какие бумаги?

— Я расскажу. Но потом.

Он погладил кинжал раненой рукой, стараясь не думать о боли и неудобстве, которую причиняли порезы.

— Вам, дядя, придется расплатиться за доставленные мне неудобства.

— Какие?

— За того убийцу, что вы вчера подослали.

Сбежин вдруг повернулся и приставил кинжал к лицу Тимофеева.

— Как ты посмел, жирная мразь!

Тимофеев даже не дрогнул. Он посмотрел на лезвие у своих глаз, а потом перевел взгляд снова на лицо племянника.

— Расскажи мне, Лёня, — попросил он спокойно, — что там случилось? Как ты узнал?

Сбежин напряженно молчал, следя за дядиной реакцией на угрозу. Потом он снова положил кинжал на колени.

— Очень просто. Я был у себя, в кладовой… Впрочем, это к делу не относится. Слышу — кто-то бродит по квартире. Но я не ожидал! Думал, дворник дрова принес, пошел его отчитывать! А там — какой-то парень. Ходит, ищет по всем углам… Подвиньтесь, дядя.

— Зачем?

— Рука болит. И устал я сегодня… Долгий был день. А все из-за вас. Подвиньтесь.

Маркел Антонович грузно передвинулся. Сбежин лег рядом, на бок, держа кинжал у груди.

— А железку твою нельзя убрать куда-нибудь? — спросил Тимофеев равнодушно, но в голосе его легко различалась звенящая напряженность.