Леонид Петропольский - Спарта. Игра не на жизнь, а на смерть

Правда, разговор с Шориной у него не получился: девушка заявила, что ей срочно надо в медкабинет. Тогда капитан вошел в кабинет, показал учительнице биологии свое удостоверение и заявил, что у него есть несколько вопросов.

– Что ж, идемте в лаборантскую, – сказала Марина Ивановна. – Мне надо ухаживать за растениями, полить, подкормить. Там и спросите.

Они прошли в комнату позади класса, всю уставленную цветами.

– Так что вы хотите знать? – спросила учительница. – Перемена сейчас короткая, а я хотела бы отдохнуть.

– У вашего кабинета дверь неплотно закрывается… – заметил капитан.

– А, вы об этой стычке! – догадалась учительница. – Ничего необычного, подростки…

– Скажите, покойная Анастасия Николаевна вам нравилась? – неожиданно спросил Крюков.

Марина Ивановна напряглась.

– О мертвых, как говорится, либо хорошо, либо ничего… Но, отвечая на ваш вопрос… Я ее не любила.

– Чтобы любить человека, о нем ничего знать не требуется, – заметил Крюков. – А вот для неприязни обычно есть веские причины.

– И они у меня, разумеется, были, – сказала Марина Ивановна. – Только это личное и не имеет к делу никакого отношения.

Голос ее при этом дрожал, и она была на грани истерики.

– А ведь вы на грани истерики, Марина Ивановна, – сказал капитан. – Подумайте: может быть, стоит быть со мной откровеннее?

После чего вручил учительнице биологии забавный цветочный горшочек, сделанный из пластиковой бутылки – он мастерил его во время разговора.

…Между тем Ира Шорина, расставшись с участковым, не пошла ни в какой медкабинет. Вместо этого она выбежала в школьный двор и отбежала за угол, где ее никто не мог услышать. Достала телефон, набрала нужный номер и, когда ее соединили, взволнованно заговорила:

– Привет! Я знаю, что ты занят, я просто хотела сказать… Он роет! Спрашивает у всех про тебя. Что мне делать?

Выслушав ответ, она слегка успокоилась и поспешила назад, в школу, где в коридоре на втором этаже одиннадцатый класс устроил небольшое совещание. Все обступили Марата. Барковский допытывался:

– И что ты ему сказал?

– Да ничего, – отвечал Марат. – Сказал, что они с отчимом живут, и свалил.

– Мы же договорились, что поодиночке с полицией не общаемся, – напомнила Суворова.

Обернулась к Мелковой:

– Как там, Аньк? Помнишь, ты говорила? Что-то про присутствие законного представителя при допросе несовершеннолетнего?

Мелкова кивнула:

– Я уточнила. Это только если в суде. Порядок опроса несовершеннолетних при оперативных мероприятиях никак не регламентируется.

– Вот засада… – произнес Худяков.

– А в чем проблема? – поинтересовалась Палий. – Почему нельзя говорить с полицией? Мы все знаем, что надо говорить и что не надо. Не маленькие.

– Могу повторить, в чем проблема, – объяснил Барковский. – Полиция в любом случае ищет виноватого. Даже если никто не виноват. А кто ищет – тот всегда найдет. Кто-то что-то ляпнет, не подумав, кто-то решит пооткровенничать… И кончится это тем, что кого-то из нас обязательно обвинят.

– Да в чем? – не могла понять Белодедова.

Внезапно ей решил ответить Юров:

– В убийстве.

Все замерли. В тишине раздался резкий смех Белодедовой.

– Псих! Но… Если меня обвинят в убийстве, я все расскажу!

Барковский взглянул на нее так, что Марат поспешил встать рядом и заслонить девушку собой.

– Ладно, – сказал Барковский уже спокойнее. – Я знаю, что делать.

Все разошлись. Суворова и Мелкова направились в женский туалет – лучшее место, где можно было спокойно пообщаться. Суворова кивнула на запястье подруги, на котором виднелся здоровенный синяк, спросила:

– За что на этот раз?

– За платье, – объяснила Мелкова. – Я в школу пошла, а он у подъезда стоит, ждет, в чем я выйду.

– Что за платье?

– Ну, то, красное, с вырезом. Прикинь: взял его вот так и разорвал. На улице, при всех.

– Вот урод! Почему ты не хочешь с Барком поговорить?

– Боюсь, – объяснила Мелкова.

– За Барка?

– Ты что, дура? За отца, конечно.

И снова Крюков сидел в кабинете информатики за стеклом и следил за лицами одиннадцатиклассников. Впрочем, лица у них на этот раз были сугубо деловые, сосредоточенные на какой-то рутине.

– Что-то они скучнее, чем в прошлый раз, – заметил он Лапикову. – Игра эта… «Спарта»… разонравилась, что ли?

– Они в нее больше не играют, слава богу, – ответил Лапиков. – Готовятся к проверочной работе.

– Почему «слава богу»?