Николай Чергинец - Приказ №1

— Пошла в будку!

От сеней отделилась темная фигура и двинулась к ним. Судя по голосу, это был пожилой мужчина. Он тихо сказал:

— Здравствуйте! Давно жду вас. Проходите в хату.

Хозяин повернулся и пошел впереди, указывая дорогу. Они поднялись на крыльцо, миновали сени, затем — полутемную кухню и оказались в освещенной керосиновой лампой чистой и теплой комнате. С небольшого топчана им навстречу поднялась женщина лет пятидесяти. Алимов сказал:

— Ну, вот вы, Михаил Александрович, и дома. Знакомьтесь — ваши хозяева Елена Петровна и Антон Михайлович Крыловы. Антон Михайлович работает в железнодорожных мастерских. Большевик.

Хозяин подошел к жене:

— Лена, пока я покажу Михаилу Александровичу, где он будет жить, ты собрала бы нам чего-нибудь поесть. А?

И, не дожидаясь ответа, зашаркал валенками по полу, направляясь к выходу. Алимов и Михайлов пошли следом. Они снова пересекли кухню, и Антон Михайлович открыл дверь в небольшую комнатку. Хозяева, видно, готовились к приходу гостя: пол был чисто вымыт, небольшой стол накрыт льняной скатертью, в углу стояла аккуратно застеленная кровать. На тумбочке у кровати горела лампа-трехлинейка.

— Это ваша комната.

Михайлову жилье понравилось. Он сразу же заметил задернутую шторой еще одну дверь.

— Это выход в сад?

— Да. Ключ в двери, — ответил хозяин и добавил: — Думаю, вам не придется этим ходом пользоваться — жандармы и полиция в нашем районе бывают редко. Ну ладно, раздевайтесь и приходите ужинать.

Алимов тут же ответил:

— Я есть не буду, надо спешить, как бы на патруль не нарваться.

Он пожал руки Михайлову и хозяину и сразу же ушел. Крылов последовал за ним, чтобы запереть калитку и дверь. Михаил Александрович снял шинель, фуражку, повесил их на гвоздь, вбитый в стену около печки, и, положив на стул чемодан, открыл его. Достал банку консервов, буханку хлеба и направился в комнату хозяев. На столе уже дымилась в глиняной миске картошка в «мундирах», искрилась кристалликами льда квашеная капуста, аппетитно выглядела и тарелка с солеными огурцами. Михайлов положил на стол хлеб и консервы:

— Прошу принять в пай.

Хозяин, показавшийся с первого взгляда несколько хмурым и неразговорчивым, неожиданно улыбнулся:

— Ну что вы, Михась Александрович! Мы со старухой пока не голодаем. Так что оставьте-ка это себе, пригодится.

Говорил он на смешанном русско-белорусском языке. Слово «Михась» прозвучало как-то мягко и тепло. Михайлов вспомнил, что дом он назвал хатой, а собачью конуру — будкой, и тоже улыбнулся:

— Скажете, и хлеба у вас вволю?

— С хлебом, вы угадали, туговато, — согласился хозяин. — Садитесь к столу. — Он взглянул на жену. — Петровна, может, ты по случаю встречи, знакомства налила бы нам по стопочке. Есть там у тебя вишневая.

Хозяйка с улыбкой покачала головой:

— Сегодня уж так и быть.

Она подошла к потемневшему, домашней работы буфету, достала небольшой графинчик и две маленькие стопки.

Мужчины выпили и принялись закусывать.

Михайлов даже не предполагал, что он так голоден. Не испытывая стеснения, сразу же стал есть. Хозяева, видно, в длительном ожидании гостя, тоже проголодались. За столом наступила тишина. Михайлов сидел напротив хозяина и теперь мог рассмотреть его вблизи. Лицо продолговатое, с впалыми щеками; небольшие, традиционные для рабочего человека его возраста усы. Глубоко сидящие голубые глаза смотрели спокойно и доброжелательно. На вид ему было под шестьдесят. Жена выглядела намного моложе. Она не суетилась, ненавязчиво подкладывала на тарелку гостю то картошку, то огурец и делала это так, что было неловко отказаться.

Чтобы нарушить затянувшееся молчание, Михайлов спросил:

— Так что, Антон Михайлович, слыхать у вас в мастерских?

— Работы прибавилось, а знающие дело рабочие — убывают. Работаем по двенадцать часов.

— Фронту паровозы ремонтируете?

— Не только: и вагоны, и орудия. Вчера даже бронепоезд из-под Могилева пригнали. Мужики говорят, будто он самого царя охраняет. Бока здорово помяты в каждом вагоне, есть и дыры от прямых попаданий. Паровозу тоже досталось. Не думаю, чтобы царя из пушек обстреливали.

— А как рабочие к войне относятся?

— Большинство за то, чтобы скорее она кончилась. Есть у нас солдаты, которые фронт прошли, а сейчас их, как бывших кадровых рабочих, к нам прислали. Вот они и есть самые лучшие агитаторы супротив войны.

— Много их?

— Солдат-то? Человек сорок. Офицеры злющие, как псы цепные, за каждую провинность, за каждое неосторожное слово — нередко обратно на фронт, под пули.