Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Господи, как хорошо! — И догадалась вдруг. — Это правда, Саня?

— Нет, — Саша помотал головой, засмеялся. — Хотелось бы, но нет.

— И слава Богу, — облегченно решила Лариса. — Я в этом году медицинский уже кончаю. А что ты в мирной жизни делать собираешься?

— Осенью в педагогический поступать буду.

— А не скучно — учителем?

— Ты вон как Пушкина слушала. А пацаны?

Заказ все не несли. Опять заиграл оркестр, и опять танго.

— Потанцуем? — предложила Лариса.

Плотное стадо танцующих прижало их друг к другу, и Саша ощутил рядом с собой женщину, близость которой волновала.

— Нет, все-таки ты мне нравишься, — шепнул он ей на ухо.

А Лариса ответила громко:

— Тебе сейчас каждая баба с титьками нравится. Пошли на место.

У их столика орудовал официант. Они уселись и дождались его ухода. Саша разлил по рюмкам, поднял свою, посмотрел на Ларису сквозь хрусталь и коньяк, сказал примирительно:

— Извини.

Лариса улыбнулась и тоже подняла свою рюмку:

— За тебя, Саня. За голодного кобеля, за мальчишку, с которым прошло мое детство, за солдата, который нас всех спас. За тебя, Саня.

Выпила, сморщилась и с удовольствием стала есть хорошую еду. Молодые, здоровые, вечно полуголодные по военным временам, они жадно насыщались, не стесняясь этого. Вновь пришла музыка, и с музыкой пришел элегантный гражданин, который, склонив перед Ларисой голову, рассеченную косым пробором, обратился к Саше:

— Разрешите пригласить вашу даму на танец?

— Вот как надо! — назидательно сказала Лариса. — Разрешишь?

— Разрешаю, — важно ответил Саша.

Красиво танцевали элегантный гражданин и Лариса. Покуривая, сытый Саша благодушно следил за ними. Рядом поинтересовались:

— Гуляешь, Сашок?

На ларисином стуле сидел мальчик-старичок Семеныч и хихикал. Был он в очень приличной темной тройке, галстуке, брит, мыт, причесан и в обстановке вечернего ресторана вполне мог сойти за пожилого интеллигента.

— Ну-ка, встань, фармазон, — приказал Саша. — На этом месте хороший человек сидит.

По-прежнему улыбаясь, Семеныч послушно встал.

— Коммерцией занялся, и сразу денежки появились. Но торгуешь, ты, Саша, плохо. Разве можно товар за полцены отдавать?

— Тебя рядом не было. А кроме тебя, кто умный совет даст?

— Именно. А почему не было? Прогнал ты меня с рынка. — Семеныч огорчился лицом, осмотрел купеческий блеск зала. — Теперь приходится здесь время проводить.

— Куски подхватываешь?

— Точно сказал — куски. Которые пожирнее. Ну, я пойду, а то вон твою мамзель ведут. Если что у тебя появится, могу способствовать. А найти меня легко: с девяти вечера я всегда здесь.

Семеныч сделал ручкой и удалился. Элегантный мужчина подвел Ларису, подождал, пока она усядется, молча поклонился Саше и отошел.

— Уф, устала! Давай мороженого! — откинувшись в кресле, потребовала Лариса.

Тут же возник официант. Не глядя на него, Саша распорядился:

— Две порции мороженого и счет!

Он не смотрел на официанта, потому что следил, как Семеныч, сунув своему официанту в карман комок денег, направился к выходу.

— И то верно! — поддержала Сашино требование счета Лариса.

— Хорошенького понемножку. Завтра мне ни свет ни заря в Мытищи на неделю. Горшки за вашим братом раненым выносить.

Ресторан провожал их утесовской Улицей:

Они прошагали безмолвный свой двор, вошли в ларисин подъезд и по деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Светила синяя маскировочная лампа, и под ее русалочьим светом Лариса, поднявшись на цыпочки, поцеловала Сашу в щеку.

— Спасибо, Саня.

Незамечаемый ими, опершись о косяк, стоял в черном проеме коридорной двери Алик. Он весь вечер ждал Сашу. Ждал, что тот придет, объяснит, и объяснения эти все возвратят на свои места: и его, Алика, обожающее уважение к Саше, и сашину привязанность к нему, и их безмерно откровенные нескончаемые разговоры и общие прекрасные стихи, написанные другими людьми, но объединяющие их души. Он ждал, а в это время Саша с Ларисой в ресторане безмятежно пил водку на ворованные деньги.

— Нашла с кем целоваться, — презрительно сказал Алик.

— Тебя не спросила, — издевательски ответила Лариса и, проскользнув мимо Алика, исчезла во тьме.

— Ты что развонялся, сопляк? — злобно и гадко сказал Саша.

Изменившись в лице, Алик сделал стремительный шаг вперед и ударил Сашу в челюсть правым крюком. Глухо считая ступеньки, Саша скатился на межэтажную площадку, мгновение посидел, ничего не понимая, затем вскочил, рванулся наверх. Но было поздно: отчетливо звякнул наброшенный крючок. Держась за перила, Саша медленно пошел вниз, озабоченно ощупывая челюсть.