Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Ужасное горе — смерть Олега, — вновь переживая вчера пережитое, сказала Матильда. — Когда вчера я его сестру увидела и тетю, честное слово, Александр Иванович, что-то оборвалось у меня внутри и наревелась, наревелась я…

— А зачем они прилетели? — тупо удивился Смирнов.

— Они цинковый гроб привезли и тело в Москву забрали. А вы не знали? Я даже обиделась на вас, что вы не пришли проститься с Олегом, а вы не знали…

— А я, как свинья, весь день по помойкам.

— Искали, Александр Иванович?

— Искал.

— И нашли?

— Нашел.

— Убийцу Олега?

— Нет, Тилли. Мелочи, которые могут вывести на убийцу.

— Вы спокойны сегодня, значит, поймаете этого зверя, — поняла Матильда.

— Если бы зверя! Человека, Тилли, человека! — Смирнову не хотелось продолжать этот разговор, и он, зная женские слабости, точно сыграл на них: — Я сутки, наверное, по-настоящему не ел. После твоей яичницы с генералом.

— Ой, что ж это такое! — ойкнула-ахнула Матильда. — Сейчас я мгновенно что-нибудь соображу. Яичница-то надоела? — Смирнов сделал непонятное лицо. — Надоела, надоела, вижу!

Матильда скрылась за кулисами, а Смирнов сел за свой стол. Шофер-шутник доел котлеты, выпил компот, дожевал, вытаскивая из стакана ложечкой, разбухшие сухофрукты и — говорлив был — сказал Смирнову:

— Вы, как я понял, тот милиционер из Москвы, что здесь шороху навел. Вы вот про помойку сказали…

— Подслушивать нехорошо. Тебе мама об этом никогда не говорила?

— Мне мама о многом говорила, но дело не в этом. Здесь все — помойка, начальник, все! Люди, их дела, их дома, их кроличья любовь, их желания, их мечты, их молодость, их старость…

— Ты почему по своей специальности не работаешь? — перебил вопросом Смирнов.

— А какая у меня специальность? — в уверенности, что Смирнов не угадает, спросил шофер.

— Филфак или истфак университета.

— Истфак, — упавшим голосом подтвердил шофер. — Да, вот вы-то по специальности работаете, это точно.

— Так все же почему, историк?

— Врать не хочется.

— И поэтому считаешь, что вылез из помойки?

— Считал. Казалось некоторое время, что вылез. А получилось, что перелез. Из одной в другую, в которой также благоухает.

— А дальше?

— А дальше, если не вытерплю, в бичи.

— Да, в школу к ребятишкам ты не вернешься. Привык к хорошим бабкам. Что ж, успокаивай себя теорией о всеобщей помойке, а о великой России детишкам поведают невежественные недоучки. И когда невежды всех рангов и профессий научат подрастающий народ, вот тогда окончательно образуется всеобщая помойка, которая будет гнить долго-долго. Сгниет и останется пустое место. Но пока еще не поздно делать дело, историк.

— Поздно, командир. В вас еще фронтовые иллюзии бродят. Вы ведь воевали?

Смирнов молча кивнул, потому что Матильда принесла кусок хорошо зажаренной свинины с картофелем. Спросила:

— Выпьете, Александр Иванович?

Не надо бы выпивать. Но Смирнов чувствовал, что если не выпьет, то не сможет сказать Матильде на прощанье нужных слов. Решил:

— Выпью напоследок. Двести пятьдесят «Греми». Полный гладкий стакан с выпуклым мениском, Тилли.

Матильда направилась к стойке. Шофер проводил ее взглядом и решил:

— И вправду, Тилли. Как вы догадались?

— Работа по специальности.

— А вы недобрый, — вслед за генералом повторил шофер. Поднялся. — Но чертовски занятный. Жаль, что уезжаете. Теперь и побеседовать на пути не с кем.

— Молодой ты еще, историк, — канонически упрекнул его Смирнов, но банальный тезис развить небанально не успел: Матильда принесла стакан.

— За твое счастье, Тилли! — грустно сказал Смирнов и по народному обычаю, когда пьют за счастье, в три мощных глотка осушил стакан.

— Жалко с вами расставаться, но пора, — шофер поклонился им и пошел к дверям. От дверей договорил: — Вы, наверное, правы, начальник.

— О чем он? — спросила Матильда, когда шофер ушел.

— О себе, — ответил Смирнов. — Ты не смотри на меня. Я красиво есть не умею.

Матильда засмеялась и ушла в дальние свои апартаменты. Некрасиво, но очень быстро Смирнов умял свинину с картошкой. Зная московские привычки подполковника, Матильда загодя поставила на стол два чайника. Чай был хорош. Он выпил две чашки подряд, потом еще одну. Посидел, ожидая. Матильда не выходила. Тогда он пошел к ней.

Она стояла у маленького конторского окошка и, упершись лбом в стекло, тихо плакала. Он тронул ее за локоть и попросил:

— Не плачь, Тилли.

Она обернулась, тыльной стороной ладони смахнула две слезинки, улыбнулась, обняла его за шею и поцеловала. Он резко прижал ее к себе, почувствовал ее всю в своих руках и, не скрывая желания, поцеловал, как надо. Она слилась с ним, поплыла в неодолимом стремлении к дальнейшему, но вдруг напряглась, ласково освободилась от его рук и сказала виновато: