Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Хорошего парня оскорбил до невозможности, — констатировал Коммерция.

— А он — хороший парень?

— Хороший, — подтвердил Коммерция. — А главное — еще не замазанный.

— Стоп, — сказал Смирнов. — На этом остановимся. Ничего не знаю, ничего у меня нет, но явственно чую: дело воняет, Коммерция. Пока воняет одним: заботливо подкидываются детальки, из которых легко складывается нехитрая головоломка, версия. Здесь — вертухай, месть за зверство, бежавший из лагеря уголовник, которого вертухай заложил на суде, месть за предательство.

— Александр, ты здесь в командировке?

— Да нет, я в гости на съемки фильма к Роману приехал.

— Погостил самую малость и езжай домой, в Москву, — посоветовал Коммерция.

— Нет уж! — разозлился Смирнов. — Или докручу до конца или резьбу сорву, к чертовой бабушке. Мужик я или не мужик?

— Ты — сыскарь, — поправил его Коммерция. — На всю жизнь. Сыскарем и помрешь.

— Тема смерти в нашем разговоре фигурировать не будет.

— А как же смерть вертухая? — Коммерция восхитился своей находке: — Какое название для романа! У Олдингтона «Смерть героя», а у нас «Смерть вертухая»!

— Кончай словоблудить, а то и меня заразишь, — попросил Смирнов. — Расскажи, за что здесь можно уцепиться. По-серьезному.

— Подполье здесь, — сказал Коммерция.

— Удивил. А где его нет?

— Суровое подполье, Александр, суровее не видел за свою жизнь. Миллионы, а может, и миллиарды.

— Допустим. Концы прощупываются?

— Чего нет, того нет.

— И ты, при всей своей неуемной любознательности, ни хрена не узнал? Я — Станиславский, Коммерция, я кричу: «Не верю!»

— Верь, не верь, но верхи теряются в непроглядной тьме. Низы, естественно, не спрячешь, но они так изолированы от связей, что ни к чему не подойдешь.

— Как бы они не были изолированы, дорогой ты мой, но без веревочек низы просто так существовать не могут. Ведь ты же держишься за какую-нибудь из веревочек, Коммерция. Я же тебя знаю.

— К сожалению, не держусь, Александр. По-моему, только-только нащупал…

Чекунов грустно сидел на перильце крылечка. Ожидал, как и обещал.

— Что новенького, лейтенант? — бодро поинтересовался Смирнов.

— Босой тунеядец куда-то ушел, — издевательски поделился новостями Чекунов.

— И, правда, ушел! — удивился Смирнов и обнял Чекунова за плечи. — Не обижайся на меня, Витя, а то мне одному будет тоскливо, скучно и невесело. Не обижаешься, да? Все тип-топ?

Умел, умел обращаться с молодежью умный подполковник. Чекунов медленно и удовлетворенно улыбнулся, спросил:

— Что дальше делать будем, Александр Иванович?

— Заводи агрегат и поехали.

— Куда?

— А куда глаза глядят.

— Куда глядят ваши глаза, Александр Иванович?

— Где местные свои лодки паркуют?

— Заводь отсюда в двух километрах. Там у них целый порт. Только зачем туда ехать? Я вчера там был, все лодки на местах, — опять слегка обиделся Чекунов.

— Да не проверять тебя я там буду! — малость разозлился Смирнов. — Просто посмотреть. Имею я право удовлетворить свое любопытство?!

— Имеете, — согласился Чекунов, с улыбкой глазея на разошедшегося Смирнова.

Изголодавшимися единицами начал подтягиваться к «Чайной» кое-какой народец, народец на редкость разнообразный. Поднимаясь по ступеням, каждый достойно здоровался с Чекуновым и Смирновым.

— Здравствуйте. Здравствуйте. Здравствуйте.

Смирнову это, отвечать на приветствие, сильно надоело и он предложил:

— Пошли к мотоциклетке.

Пошли. И вдруг Смирнов в раздражении хлопнул себя ладонью по лбу так, что еле успел подхватить слетевшую от удара каскетку:

— Вот ведь кретин! Одну вещь у Коммерции забыл спросить! Хоть возвращайся.

— Пути не будет, — мрачно предсказал Чекунов. А что за вещь?

— Да ты — нездешний, вряд ли знаешь. Откуда эта мода — мертвяка штырем протыкать?

— А вот как раз знаю! — восторжествовал Чекунов. — Мне Григорий Александрович рассказал. В сороковые — пятидесятые таким образом законники расправлялись с теми, кто совершил, с их точки зрения, самые мерзкие и подлые преступления против общества. Против их, конечно, общества.

— Ишь ты какие штуки выдумывают на местах! — удивился Смирнов. — Я об этом впервые слышу, а вроде не первый год замужем.

Смирнов уже влезал в коляску, когда его окликнули переливчатым голосом:

— Александр Иванович, родное мое! Какими извилистыми судьбами? Что, выслали вас из Москвы как тунеядца — такого не может быть, но вы здесь, и я не верю и верю своим глазам, на которые навертываются слезы умиления.