Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

…По трассе промчалась очередная скотовозка. Прокурор проводил ее взглядом и, не возвращая взгляд собеседнику, выразился полувопросом-полуутверждением:

— Вы, Александр Иванович, в ближайшее время Георгию Федотовичу доложите обо всем в подробностях…

— Докладывают начальству. И притом — своему, — перебив, заметил Смирнов.

— А Георгий Федотович здесь — начальство для всех.

— У меня на месяц нет никакого начальства. Я в отпуске.

— Ну, что ж, ваше право быть со мной откровенным, и наоборот, — Владимир Владимирович, не очень стараясь, изобразил улыбку на своем лице. — Во всяком случае, рад знакомству с настоящим столичным профессионалом.

— Худо тебе здесь живется, Володя, да? — амикошонски задал вопрос Смирнов.

— Мы с вами на брудершафт не пили, Александр Иванович, — холодно напомнил прокурор.

— Вечерком заходи — выпьем, — пообещал Смирнов. — Ты мне понравился…

— А я еще не разобрался в своем отношении к вам.

— Тогда разбирайся, а я пойду.

— К Георгию Федотовичу? — поинтересовался Владимир Владимирович.

— К Матильде. Сто пятьдесят принять с устатку.

Смирнов, загребая резиновыми сапогами тяжелую дорожную пыль, вразвалку шагал к закусочной горке. Владимир Владимирович смотрел ему в спину.

Клуб любознательных, увидя входившего в закусочную Смирнова, мгновенно притих. Весело оглядев всю компанию, Смирнов еще веселей заявил:

— Вот и хорошо, что все в сборе! Сейчас вы подробно мне все и расскажете!

Гром среди ясного неба! Компашка оцепенела. Наконец, один, самый решительный и сообразительный, встал из-за стола, надел кепку и, стараясь не смотреть на Смирнова, сделал заявление:

— Некогда нам. Нам сейчас на смену, — и зашагал к дверям, на ходу отдавая приказ: — Пошли, ребята.

Осторожно обходя еще стоявшего у дверей Смирнова, ребята по одному покидали заведение. Все покинули.

— На смену им! — презрительно заметила Матильда от стойки. — Вам налить, Александр Иванович?

— Сто пятьдесят, — указал дозу Смирнов и вдруг удивился: — Откуда мое имя-отчество знаешь?

— Ваши вас вчера называли. Я запомнила. — Она тщательно отмерила положенные сто пятьдесят, перелила их из мензурки в гладкий стакан, поинтересовалась: — Закусывать чем будете?

— А черт его знает. Дай кусок черняшки.

Она положила ломоть черного хлеба сверху на стакан. Он взял стакан, прошел к столику у окна, уселся и попросил:

— Посиди со мной, Матильда.

Она без слов вышла из-за стойки и уселась рядом, объяснив:

— Народу никакого. Можно и посидеть. Вы их специально распугали?

— Ага, — признался Смирнов, споловинил полторашку, нюхнул, потом пожевал хлебушек. Отметил: — Хлеб-то какой духовитый.

— Здесь в хлебопекарне пекарь — немец, — открыла секрет высокого качества хлеба Матильда.

Смирнов быстро глянул на нее, еще чуть пожевал и спросил:

— Твой муж, что ли?

— Зачем — муж? Двоюродный брат.

— А если бы русский пек? Хлеб навозом отдавал?

— Смотря какой русский.

— А немец — любой — только хороший хлеб печет?

— Может быть, он очень хороший спечь не сможет, но плохой никогда не спечет.

— Может, ты и права, — согласился с Матильдой Смирнов, допил до дна.

— Вы сейчас со мной о Власове говорить будете, — догадалась Матильда.

— Именно, догадливая ты моя голубка! — обрадовался Смирнов.

— Тогда я закусочную закрою. — Матильда прошла за стойку во внутреннее помещение и вынесла оттуда аккуратно исполненное на фанерке с веревочкой сообщение «Санитарный час». Прикрепила фанерку к наружной ручке двери заведения, а дверь закрыла на ключ. Вернулась на свое место и спросила: — А что о нем беспокоиться? Сдох, ну и сдох.

— Он не сдох. Его убили, — поправил Смирнов.

— Все равно. Перестал поганить землю, и слава Богу.

— Значит, убийцу оправдываешь?

— Нет! — спохватилась Матильда. — Убивать нельзя!

— А его убили. Кто его убил, Матильда?

— Не знаю, — серьезно подумав, ответила Матильда. — Издевался он главным образом над политиками, а уголовников не трогал. Но политики, из тех, кто здесь осел, не убивали его, я думаю. А уголовникам убивать его не за что. Не знаю.

— Ты сидела, Матильда? — вдруг спросил Смирнов.

— Мы — мама, сестра и я — на поселении были. А папа сидел.

— У него? У Власова?

— Да. В том лагере, где он в охране служил.

— На шее у трупа был ошейник. Ты видела его?

— Да, я заметила.

— Почему — не знаешь?

— У него в лагере пес был, большая и злая-злая овчарка. Он с ней всегда ходил. Иногда отпускал, чтобы нарушителей режима погрызла. Не до смерти. Смеялся очень, глядя, как она грызет. Из-за этой овчарки он вторую кличку получил — «Две собаки».