Фридрих Незнанский - Операция «Сострадание»

Артем отлично знал о маршруте утренних пробежек Анатолия — в парке, в Тропарево, неподалеку от пруда. Он знал, что Великанов после пробежки купается в пруду в любую погоду. Именно эти упражнения позволяли ему держаться в форме. Кроме того, они доставляли ему удовольствие, какое всегда приносят мышечные нагрузки здоровому сильному человеку… Тем гуманнее: Альбатрос умрет в радости, а не в печали, страхе или тоске. Это будет лучшим наркозом для операции, которую собирается произвести над ним Артем.

Ранним, непривычно для себя ранним утром Артем шел по дорожкам Тропаревского парка. Он ни за что не сумел бы проснуться в такую рань, но бессонная ночь лишала вопрос о пробуждении всякого смысла. С собой он взял два пистолета: и «макаров», и кольт. Эта предусмотрительность оказалась не лишней. Хотя, с другой стороны, она же и погубила Артема, поспособствовав его разоблачению. Правда, в тот момент Артем не в состоянии был думать о разоблачении — и ни о чем вообще, касающемся времени после убийства. Что будет дальше, не имело значения. Имело значение лишь то, что он видел Анатолия Великанова, который, разгоряченный пробежкой, направлялся уже к берегу пруда. Раздумывать было некогда. Счет шел на секунды. Время стало вязким и приторным, как мед, и Артема затошнило, как бывает, когда съешь много меда.

Он не имеет права на тошноту, как не имеет этого права хирург, приближаясь к операционному столу с распростертым под зелеными простынями пациентом. Надо думать о смысле операции, больше ни о чем. Операция, которую он собирается сделать, — это операция сострадания. Все прочее — пустяки.

Поначалу он решил стрелять из кольта, но в механизме что-то заклинило. Артем, лихорадочно дергая, многократно перезаряжал обойму: видимо, тогда он выронил одну из пуль кольта, однако обратил на это внимание лишь позже, в студии. Тем временем Альбатрос красиво, точно несомый широкими белыми крыльями, подбежал к пруду и привычными движениями сбросил с себя одежду, оставшись в одних плавках. Альбатрос находился так близко, разгоряченный и живой, что Артему казалось, он чувствует тепло его дыхания, тепло его шелковистой кожи, знакомой до мельчайших подробностей, до каждого волоска, до крупной родинки в паху. Альбатрос обернулся и увидел его. Сейчас спросит, что он здесь делает в такое необычное время… Тогда Артем достал российский «макаров». Два выстрела — в сердце, в грудь!

И — словно не было предыдущих переживаний! Артем чувствовал себя освобожденным, очищенным, как будто кровь Альбатроса омыла его. Это было необыкновенное, замечательное утро! Кажется, именно с того дня Артем начал ценить красоту утренней природы. Альбатрос умирал у его ног. Он успел сказать лишь «За что?» — или, возможно, так померещилось Артему в предсмертном толчке спазматического дыхания. Артем собирался сказать ему, за что, раскрыть напоследок эту тайну, стоявшую между ними, похвастаться тем, что теперь отец и сын Жолдаки отомщены — как если бы дело было только в этом! Но глаза Альбатроса уже наливались неживой остекленелостью. Совершая последний жест, который он должел был совершить, Артем забросил «макаров» далеко в воду пруда. По воде побежали круги, точно от камушка, неумело брошенного ребенком.

Он не строил планы бегства, защиты, спасения: ему казалось, что после убийства его должны немедленно остановить, задержать, приговорить к той же мере наказания, какой он подверг Альбатроса… Но никто его не тронул. Вокруг не наблюдалось ни единой живой души. И он покинул Тропаревский парк так же беспрепятственно, как вошел в него.

— Очень странная история, — резюмировала Ирина Генриховна. — Трудно поверить.

Обычно Александр Борисович не делился с супругой подробностями расследуемых дел, и она, уважая его право на служебную жизнь, ни о чем не спрашивала. Однако все, что касалось убийства пластического хирурга, героя телевизионного шоу, живо интересовало ее, и в результате длительных уговоров многолетнее табу было нарушено. Александр Борисович успокоил свою служебную совесть тем, что расследование практически завершилось, осталось только извлечь «макаров» из Тропаревского пруда. Ничего нет плохого в том, что Ирина Генриховна Турецкая, которая отличается сдержанностью и нелюбовью к сплетням, узнает из первых рук то, что все равно некоторое время спустя журналисты растащат на кусочки и переврут до неузнаваемости.

— Во что же именно трудно поверить? — уязвленно спросил Турецкий. — Ты считаешь, что мы напрасно арестовали Артема Жолдака? Но все улики против него!