Фридрих Незнанский - Семейное дело

Относительно законсервированного бункера предсказания, кстати, оправдались: некоторое время спустя, с превеликими трудами вскрыв железную дверь, работники ФСБ его обнаружили. Однако ни Рюрику Елагину, ни Турецкому так и не довелось полюбоваться раскрытием одной из тайн, которые ревностно хранит «Метро-2». Наводя окольные справки, Турецкий выяснил, что вроде бы этот бункер, разделенный на кабинет и спальню, должен был служить личной резиденцией Сталину, тем не менее почему-то не послужил. Александр Борисович обрадовался разгадке, но радость его пошла на спад, когда, обронив мельком эту новость в беседе со Славой Грязновым, узнал, что Славе предложили совсем другую версию. Дескать, маленькая железная дверь в стене скрывала построенное в шестидесятых годах бомбоубежище с запасом консервов, галет и пресной воды. Когда Елагин с горящим взором принялся доказывать, что он собственными ушами слышал, как в бункере нашли лабораторию, усеянную скелетами, и группа первооткрывателей слегла от болезни, напоминающей сразу грипп, сибирскую язву и чуму, они вдвоем посоветовали пылкому Рюрику выпить холодного чаю и переключиться на скучную бюрократическую работу, от которой не избавлен любой следователь. А Турецкий еще прибавил: «Так и рождаются городские легенды».

Что ж, возможно, не так уж плохо, что Москва продолжает рождать легенды. А также неплохо, что в нашей жизни существуют неразгаданные загадки. Пусть они тревожат человеческое воображение, но не приносят вреда людям. Потому что смертоносные загадки обычно оборачиваются смертью для того, кто их загадал.

Все эти напряженные дни, когда расследование убийства Скворцова и Бирюкова служило для Виталия Ильича Сумарокова чем-то наподобие наркоза, под которым он в состоянии был переносить семейные неприятности, все личное отступило на второй план. Привычно отмахиваясь от постирушек на веревке и ворочаясь без сна под аккомпанемент воплей Леночки, доносящихся из соседней комнаты через тонкую стену, Сумароков заставлял себя не проявлять интереса к мелким склокам, разыгрывающимся между Раисой и молодой семьей. Он не стремился возобновить разговор на квартирную тему, словно тема эта скончалась в зародыше, будучи отвергнута Толиком, которому, наверное, хочется сидеть на родительской шее до старости лет… своей или родительской старости, вот вопрос-то! Махнув рукой на малозначащие обстоятельства, сковывающие его угнетенный дух, следователь старался воспарить мыслью. Это ему удалось, и он почти удивился, когда, придя домой вечером, он встретил в прихожей у вешалки сына, который побежал ему открывать.

— Толик, а что с мамой? — растерянно спросил Сумароков. — Приболела?

— Мне надо с тобой поговорить, — вместо ответа на вопрос шепнул ему Толик. — После ужина зайди к нам.

Раиса — здоровее здорового — обрисовалась в неосвещенном коридоре на фоне светлого прямоугольника дверного проема кухни, точно привидение с поварешкой и в бигуди. Что бы ни замышлял Толик, Рае об этом докладывать было ни к чему, и Сумароков, не выдавая подозрений, послушно поплелся ужинать. На кухне властвовал вечно сопутствующий Раисиной готовке дым коромыслом, и Сумарокову припомнилось старое слово, обозначающее членов семьи: «домочадцы». Это кто, стало быть, те, которые чадят в доме?

— Домочадец ты мой, — ласково сказал он жене.

Раиса не поняла шутки, но на всякий случай улыбнулась. В последнее время муж пребывал в напряженно-нервном состоянии, и ласка от него ей доставалась нечасто.

Быстро завершив ритуал ужина, Сумароков отправился в комнату молодых. Ничего экстраординарного он от этой беседы не ждал. По всей видимости, Толик попросит повлиять на мать. А может быть, все-таки, устав от неустроенности, согласится на размен? Да, это было бы неплохо. Правда, страшно представить, как взбунтуется Раечка! Она по-прежнему, как в семидесятые годы, уверена, что им досталась замечательная, редкостная квартира. Ну правильно, тогда ничего лучшего не строили…

В комнате молодых его ждала объединенная радость, которой сияли улыбки Толика и Веры. Казалось, эта радость волнами плавала по комнате, как аромат гвоздик или роз. В манеже подпрыгивала Леночка, блестя своим пока еще невеликим набором первых зубов — кажется, пневмония благополучно изгнана пенициллином… Не успел Виталий Ильич спросить, с чего это они все так сияют, точно медные самовары, как Толик заговорил — так же вкрадчиво, с оттенком растроганности, как он это сделал, собираясь привести невесту в дом: