Элизабет Джордж - ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ

«Быть толстой хо-ро-шо. Быть толстой хо-ро-шо. Быть толстой, быть толстой, быть толстой хо-ро-шо».

Топая по тротуару к машине, Кэти Ваддинггон повторяла свою обычную мантру в такт тяжелым шагам. Она напевала ее про себя, а не вслух, и не только потому, что шла одна и боялась показаться чудаковатой. Дело в том, что ее легкие не справились бы с дополнительной нагрузкой. Их еле хватало на ходьбу. Сердце тоже находилось на пределе возможностей. Как утверждал ее склонный к нравоучениям врач, сердцу Кэти все труднее было качать кровь по артериям, закупоренным салом.

Когда он осматривал Кэти, то видел складки жира, видел молочные железы, свисающие с плеч двумя тяжелыми мешками, видел живот, полностью скрывающий лобок, и кожу, изрытую кратерами целлюлита. На скелете Кэти покоилось столько плоти, что она могла бы год не есть и не пить, а жить только за счет собственных тканей. Врач говорил, что жир уже проникает в жизненно важные органы ее тела. Если она не начнет ограничивать себя за столом, провозглашал он при каждом осмотре Кэти, то ее дни сочтены.

«Инфаркт или инсульт, Кэтлин, — говорил он ей, качая головой. — Выбирайте, что вам больше по вкусу. Ваше состояние требует принятия немедленных мер, и ни одна из этих мер не будет связана с поглощением чего-либо способного превратиться в жировую ткань. Вы это понимаете?»

Разумеется, она это понимала. Ведь речь шла о ее теле, и если уж ты похож на бегемота в деловом костюме, то не заметить этого никак нельзя, достаточно одного взгляда в зеркало.

Однако этот врач был единственным человеком в жизни Кэти, кто отказывался видеть в ней безнадежную толстушку, какой она была с самого детства. А поскольку все, чье мнение для Кэти имело вес, принимали ее такой, какая она есть, то у нее не появилось достаточной мотивации для борьбы с девяноста килограммами, которые ее врач считал лишними.

Если Кэти и посещали иногда сожаления о том, что она не принадлежит к миру гармонично развитых, красиво сложенных, физически активных людей, то сегодня она вновь удостоверилась в собственной значимости, как бывало каждый понедельник, среду и пятницу с семи до десяти часов вечера, во время занятий ее группы «Эрос в действии». На эти занятия приходили за утешением и помощью сексуально неудовлетворенные жители Большого Лондона. Под руководством Кэти Ваддингтон, которая посвятила свою жизнь изучению человеческой сексуальности, они исследовали либидо, анализировали эротоманию и фобии, примирялись с фригидностью, нимфоманией, сатиризмом, трансвестизмом и фетишизмом, развивали сексуальные фантазии и стимулировали эротическое воображение.

«Вы спасли наш брак!» — восклицали клиенты со слезами на глазах. А еще Кэти спасала жизни, душевное здоровье и зачастую карьеры.

«Секс — это прибыль» — таков был девиз Кэти, и его верность подтверждали двадцать лет работы, шесть тысяч благодарных клиентов и очередь из более чем двухсот желающих присоединиться к ее группе.

Поэтому к машине Кэти шла в состоянии, являвшемся чем-то средним между самодовольством и экстазом. Пусть она сама не испытывает оргазма, но кто об этом догадается, если благодаря ей оргазмы вошли в жизнь многих других людей? В конце-то концов, именно этого они и хотят — регулярной сексуальной разрядки, не сопровождающейся чувством вины.

И кто научил их получать такую разрядку? Вот эта толстуха.

Кто научил их не стыдиться самых сокровенных своих желаний? Опять же эта толстуха.

Кто рассказал им обо всем, начиная от стимуляции эрогенных зон и заканчивая симуляцией страсти? Неизлечимо, абсурдно, безразмерно толстая девица из Кентербери, она, она и еще раз она.

А это гораздо важнее, чем подсчет калорий. Если Кэти Ваддингтон суждено умереть толстой, значит, так тому и быть.

Вечер был прохладным, а она любила холод. После душного лета в город наконец пришла осень. Ковыляя в темноте к машине, Кэти, как всегда, перебирала в памяти наиболее драматичные моменты прошедшего занятия.

Слезы. Да, слезы бывают всегда, как и заламывание рук, стыдливый румянец, заикание и обильное потоотделение. Но затем обычно наступает особый момент, момент прорыва, ради которого и стоило тратить долгие часы на выслушивание подробностей частной жизни, по сути одних и тех же у всех людей.