Николай Леонов: Полковнику никто не верит

Вдруг некая безумная, но устрашающая мысль обожгла его мозг. Гуров вздрогнул и поспешно извлек из кармана мобильник. Он набрал номер своего домашнего телефона и стал с нетерпением ждать ответа.

Однако аппарат молчал. Гуров сделал еще один вызов – мобильного телефона Марии. Тот не отвечал тоже.

Бледнея, Гуров принялся названивать по обоим номерам. Потом сунул трубку в карман и бросился к двери. Та была заперта.

Не сразу осознав этот простой факт, Гуров с раздражением врезался в дверь плечом. Но не было никаких сомнений – замок заперли с противоположной стороны. Чертыхнувшись, Гуров метнулся назад к столу, схватил нож и попытался поддеть язычок дверного замка. Нож был необычный – изящный, с вытянутым узким лезвием, сделанный из прочной, но гибкой стали, с тяжелой серебряной рукояткой. Однако Гурову было не до аксессуаров. Перед его мысленным взором вставали картины одна другой страшнее. Он крыл себя за непростительную глупость. Как можно было клюнуть на эту немудрящую уловку и оставить Марию одну без защиты! Ведь с самого начала было ясно, что его элементарно водят за нос.

Гуров яростно орудовал кончиком ножа, и его усилия вскоре увенчались успехом. Замок щелкнул, и дверь распахнулась. Гуров отшвырнул в сторону нож и выскочил в коридор. Там по-прежнему было пусто. Откуда-то доносился ровный умиротворяющий шум, похожий на звук отдаленного прибоя – то ли гул многих голосов, то ли негромкая музыка. Гуров метнулся к лестнице. И тут погас свет.

Погас разом и, похоже, во всем заведении. Вокруг стало темно, точно в погребе. Липкая бархатная темнота липла на кожу лица, как паутина. Гуров с разбегу остановился от неожиданности и скрипнул зубами. Странные настораживающие события продолжались одно за другим. Он подумал, что свет погас неспроста, и тут же вспомнил про электриков, возившихся у распределительного щитка. Гуров побежал вниз, пробрался вдоль кирпичной стены на ощупь и снова поднялся наверх. Здесь на лестничной площадке отчетливо слышались испуганные крики многих людей, но никаких электриков не было и в помине. Гуров побежал дальше.

Разыскивать кого-то в кромешной темноте было бессмысленно. Он торопился домой. Добежав до машины, Гуров одной рукой отпер дверцу, а другой выхватил мобильник. На его вызов ни один телефон не ответил. Во время поездки Гуров с настойчивостью обреченного названивал и названивал домой, уже окончательно поняв, что проиграл.

«Кто не успел, тот опоздал, – тупо билась в голове единственная мысль. – Кто не успел, тот опоздал».

После внезапного ухода мужа Мария почувствовала себя плохо. Для нее тихий семейный вечер был таким же долгожданным чудом, как и для Гурова. Оставшись в одиночестве, Мария почувствовала себя обманутой. Оставив на кухне незаконченный ужин, она ушла в спальню и бессильно опустилась на кровать. Обида была настолько глубокой, что Мария едва удерживалась от слез.

Она была вполне самостоятельной женщиной, сама себя с полным на то основанием считала «железной леди», уже давно добившейся известности, успеха, благополучия, избалованной вниманием поклонников, режиссеров и продюсеров. Это ощущение постоянной востребованности помогало ей чувствовать себя уверенно в любой ситуации, помогало преодолевать невероятные трудности, а их в ее жизни было не так мало, как могло показаться со стороны. Просто Мария давно научилась прятать свои невзгоды от публики. Зрители не любят, когда от их кумиров отворачивается удача, и она привыкла быть везучей.

Даже свадьба с полковником Гуровым, имя которого ничего не говорило широкой публике, не нанесла ущерба ее имиджу. В этом поступке поклонники увидели то, что хотели увидеть, и то, что позволила им увидеть Мария – эпатаж, авантюру, с налетом некоторой загадочности и даже опасности, эдакие парижские тайны, сценарий плаща и шпаги. Только она сама да самые близкие люди знали, что на самом деле представляет из себя этот сдержанный, атлетически сложенный мужчина, с широким разворотом плеч и благородной сединой на висках. А он являлся для Марии воплощением надежности и силы. Он занимался действительно опасным и грубым делом, оставаясь при этом человеком большой души и удивительного такта. Вместе с ним в ее мир, отчасти эфемерный и призрачный, ворвалось дыхание настоящей жизни, дыхание горячее и резкое, иногда обжигающее до боли. Вряд ли можно было назвать ее положение уютным, зато Гуров и в самом деле оказался мужчиной, на плечо которого можно было опереться в любую минуту. Да Мария и не искала уюта. И к тому же она просто любила Гурова.