Николай Леонов - Защита Гурова

Шишков решил встретиться с Вердиным на загородной вилле, дальше от посторонних глаз, да и официально резиденция предназначалась для официальных приемов, появление здесь нового человека – дело нормальное, обычное.

Подполковник доложил руководству, что едет на встречу с доверенным лицом, которое готовит на вербовку, поэтому времени у Вердина было предостаточно.

Они сидели у горящего камина, Шишков подталкивал огромные поленья кочергой. На низком столике перед ними стояли бутылки и тяжелые стаканы с толстым дном, на ковре – серебряное ведерко со льдом. Вердин был, естественно, в штатском. Серый твидовый костюм сидел на нем безукоризненно. Хозяин в белоснежной рубашке, без пиджака, с моложавым лицом, которое портила недовольная гримаса, говорил:

– Не понимаю, за что я вам плачу деньги? Война в Чечне закончилась, вы своих обещаний не выполнили, я несу огромные убытки. Мало того, у меня существуют определенные обязательства перед партнерами, и я не удивлюсь, если они предъявят мне неустойку. Учтите, что я не один, в вопросе заинтересована, как ранее говорилось, группа товарищей, некоторые из них занимают очень серьезное положение в России.

Вердин тихо рассмеялся и, пригубив из стакана, сказал:

– Вы, такие богатые и могучие, зависите от одного человека, который лишь винтик в госаппарате.

– Самолет разбивается вдребезги, когда у него выходит из строя пусть маленькая, но важная деталь, – зло ответил хозяин.

– А если я в вашем агрегате деталь важная, то почему же вы мне платите копейки, да еще копейкой попрекаете? – Вердин вытянул ноги, взглянул на сверкающие в отблеске огня ботинки. – Никто не виноват, что замирением руководит секретарь Совета безопасности, а он человек железный. Никто не мог предвидеть, что Президент заболеет, будет ждать операции и нужный нам документ не подпишет.

– Да при чем тут Президент? От вас требуется острая акция, нарушающая шаткий мир.

– Чтобы произошел взрыв, необходимо поджечь бикфордов шнур. И вообще, Юрий Леонидович, перестаньте разговаривать со мной как с лакеем. Иначе я встану и уйду, и ваша охрана не посмеет остановить меня.

Хозяин бросил кочергу, недовольная гримаса исчезла с его лица, появилось недоумение.

– Вы пьяны или сошли с ума? Как вы разговариваете? Вы понимаете, что я могу вас…

– Да ничего вы не можете! – перебил Вердин. – Собрать вещички да сбежать из России. А очень скоро Интерпол объявит вас в розыск. Иванькова посадили, а уж вас упрячут в момент. Торговля оружием, особенно наркотиками, – это вам не кот чихнул. Посадят как миленького, никакие миллионы не спасут.

Шишков разогнулся, откинулся в кресле, взглянул на собеседника с интересом, спросил:

– А вы, Виктор Олегович, в тот момент в театральной ложе сидеть будете?

– Я буду в суде давать свидетельские показания.

– Но в Россию вернетесь?

– Еще не думал, может быть, и вернусь, – ответил Вердин, нагло улыбаясь.

Бравада подполковника была напускной, а на душе кошки скребли. Если Шишков струхнет всерьез и смотается в зарубеж, то положение Вердина станет хуже некуда. Из получаемых от банкира долларов подполковник подкармливал подручных, делал дорогие подарки супруге генерала, да и сам подполковник быстро привык к деньгам, в быту перестал их считать. Если финансист сбежит, то даже сдать его за рубежом Вердин не рискнет. Известно, клубок плотно смотан, но стоит лишь отыскать кончик и потянуть за него, как клубок начинает прыгать и быстро разматываться. Подполковник глянул на осунувшееся лицо финансиста и миролюбиво сказал:

– Хватит собачиться, когда псы грызутся, упряжка не едет, опрокидывается. Я вам, Юрий Леонидович, о своих заботах не рассказываю по двум причинам. В секретной работе человек не должен знать лишнего. Я же вас о наркотиках не расспрашиваю, знаю, что идут, так это все знают. А как, где, через кого – дело сугубо личное и меня не касается. Вот и я вам ничего не говорил, моя работа – моя головная боль. Однако ситуация вышла из-под контроля, и в этом никто не виноват. Я могу начать действовать лишь после того, как приговоренный будет расстрелян. В секретариате Президента лежит ходатайство, прошение о помиловании. Такие бумаги лежат месяцами, чуть ли не годами, но я нужную протолкнул бы быстро. Известно, Президент болен, мелочевкой не занимается, а без его резолюции…

– Я все понял, Виктор Олегович, – перебил хозяин. – Я в аппарате не состою, однако не сомневаюсь, не все бумаги Ельцин подписывает своей рукой. С его согласия порой ставится печать с его подписью.