Наталья Лапикура - Исчезнувший поезд

На этой кухне Алексей и проводил почти все свое свободное время, а в маленькой комнатке, похожей на коробку из-под сигарет, только спал. Я сразу понял, что моего друга что-то гнетет. Он выглядел не усталым или возбужденным, а именно подавленным. Заварил крепчайший кофе, отхлебнул сразу полчашки, поморщился, допил, молча встал, вымыл чашки и джезву, запарил новую порцию и вдруг спросил:

– Ты тоже считаешь, что я свихнулся?

Я попытался перевести все в шутку, мол, если что-то и замечал у моего друга Алексея, то исключительно избыток рассудка, а не его отсутствие. Однако Сирота отмахнулся и, наконец, произнес свое знаменитое:

– Слушай!

Алексей Сирота:

Слушай и немедленно забывай. У меня ситуация, как в той детской сказке. Расскажешь, что у царя растут рога – отрубят голову. Не расскажешь – лопнешь, как мыльный пузырь. Мне не до шуток. Если кто-то посторонний узнает, что я тебе все рассказал, можно преспокойно застрелиться. Но если я промолчу – меня всего лишь комиссуют со службы. Правда, через психушку. Я это учреждение не случайно помянул, потому что именно с него все и началось.

О моем друге Борисе-психиатре я тебе рассказывал, еще когда за «оборотнем» гонялся. Так вот, звонит он мне как-то и просит заглянуть к нему домой, в Пассаж. Забегаю. Смотрю – мой флегмат Борис чем-то изрядно огорошен. Я сперва подумал, не попал ли он впросак из-за какой-то уголовщины, скажем, на почве психиатрической экспертизы. Оказалось – еще страшнее. Хотя, что может быть страшнее преступления.

Итак, есть у Бориса в дурдоме одно отделение, под милицейской охраной. Слышали о нем многие, но, слава Богу, мало кто туда попадал. Это медицинская тюрьма для людей, которые совершили тяжкие преступления в состоянии психического расстройства. В результате они все равно оказались за решеткой, но под наблюдением врачей. До полного выздоровления… В соответствии с результатами патологоанатомического вскрытия. Таких – половина тамошнего контингента. А вторая – это те, кто «косит дурку», чтобы вместо «семь-шестьдесят два» в затылок схлопотать пожизненное заключение, но опять-таки, в психушке. Вот они там и кантуются, пока мудрые эксперты не установят: или тут в самом деле больная психика, или просто его папа с мамой никогда не читали трудов Антона Семеновича Макаренко.

Естественно, что у этого спецконтингента, кроме милицейской охраны – свои спецврачи, спецмедсестры и спецсанитары. С персоналом больницы, с теми, кто нормальных психов лечит, у спецов никаких контактов. Исключительно на уровне главврача. Такая себе больница в больнице. Или маленькая «зона» посреди большого дурдома на территории еще большей психушки, которая именуется Советским Союзом.

Но в последнее время в этом спецотделении возникли свои спецпроблемы. Сначала вышло какое-то указание посылать на проверку и экспертизу не только тех, у кого было стабильное подозрение на «ку-ку», а и всех без исключения подозреваемых в совершении тяжких преступлений. Плюс всех несовершеннолетних правонарушителей, «загудевших под диез». Пациентов явственно прибавилось, стало быть, прибавилось и работы. Потому что некоторые хитрожопые начальнички очень быстро смекнули: убийство, скажем, с заранее обдуманными намерениями, – это большая клизма на ковре у начальства. А вот то же самое убийство, но совершенное, например, на почве больной психики, – это максимум повод для философских разговоров на тему, предложенную поэтом-хулиганом Барковым еще двести лет назад. То есть: «Мелки пошли в наш век людишки». Ну, убийство – это еще полбеды. А то начали пачками прибывать на психэкспертизу «цеховики», спекулянты и даже карманники. Последних оформляли клептоманами. И пошло-поехало: элитарное спецотделение превращалось в обыкновеннейший дурдом, врачи хватались за головы, зато начальнички, которые все это придумали, не скрывали восторга. Ведь у них не жизнь пошла, а малина! Это раньше тебя вызывали в партийные органы и, постукивая карандашиком по столу, изрекали приблизительно такое:

– И куда же это вы, товарищ майор, или полковник, или советник юстиции такого-то класса смотрите, если у вас живые преступники ходят по улицам и даже убивают советских людей?

И так далее, и тому подобное! Пока лужу под себя не надуешь, с коврика не отпустят. Так было… А теперь товарищ майор, или полковник, или советник юстиции без риска подмочить собственную репутацию, казенное обмундирование и компартийный коврик, только разводит руками и сокрушенно произносит: