Донна Леон: Честь семьи Лоренцони

— Когда вам стало известно, что Роберто облучился? — О другой причине Брунетти и помыслить не мог.

— Вскоре после того, как он вернулся из Белоруссии.

— Расскажите мне, как это случилось.

Граф сложил руки на столе и опустил на них взгляд.

— Это случилось в отеле. Шел дождь. Роберто не хотелось выходить на улицу. Он даже телевизор не мог посмотреть — все было либо на русском, либо на немецком. Так получилось, что в этом отеле… не смогли… ну, или не захотели… найти ему женщину. В общем, ему стало скучно. От скуки он начал думать, что же ему поручили на этот раз, — он поднял глаза на Брунетти, — вы уверены, что хотите знать все, от начала и до конца? Стоит ли все это рассказывать?

— Полагаю, что да, — ответил Брунетти.

Граф задумчиво кивнул, хотя, похоже, его мысли витали где-то далеко и он не расслышал ответа Брунетти. Прокашлявшись, он продолжил:

— Роберто сказал, — не мне, а Маурицио, — сказал, что ему просто стало интересно, с чего это вдруг нам пришло в голову отправить его через всю Европу в эту богом забытую Белоруссию? С тем, чтобы привезти назад этот маленький невзрачный кейс? Ему до смерти захотелось узнать, что там внутри; кейс был тяжелый, и он поначалу подумал, что там, должно быть, золото или драгоценные камни… — Граф помолчал, а затем добавил: — Просто изнутри он был выложен свинцом. — Граф снова замолчал, и Брунетти терпеливо ждал, думая о том, когда же он наконец продолжит.

— Может, он захотел их присвоить? — предположил Брунетти.

Граф решительно покачал головой:

— Нет, нет, что вы, он никогда бы на это не решился. Роберто в жизни ничего не украл; тем более у меня.

— Почему же все-таки он его открыл?

— Не смог удержаться. Ну, еще, как мне кажется, и завидно стало. Он думал, что уж Маурицио я бы точно рассказал, что там лежит, а ему — нет. Якобы мы ему не доверяли.

— И он вскрыл его?

Граф кивнул.

— Он сказал, что вскрыл его каким-то допотопным консервным ножом с деревянной ручкой, — они до сих пор пользуются такими в отеле. Когда-то мы с их помощью открывали пивные бутылки. Помните?

Брунетти кивнул.

— Если бы он не сидел один у себя в номере, он просто не смог бы вскрыть этот кейс. И ничего не случилось бы. Но дело было в Белоруссии, сами понимаете, они до сих пор используют эти ножи. Так что вот… он взломал замок и открыл кейс.

— И что же там было?

Граф окинул Брунетти удивленным взглядом:

— Вы ведь сами только что сказали мне, что все знаете.

— Да, да, именно так, но мне хотелось бы знать, как вы перевозили эти материалы. И в каком виде.

— Такие маленькие голубые шарики. Приблизительно как… ну, как кроличий помет. — Граф поднял руку и, слегка раздвинув большой и указательный пальцы, показал примерный размер шариков и повторил: — Да-да, как кроличий помет.

Брунетти молчал; опыт подсказывал ему, что бывают минуты, когда надо прекратить расспросы, дав человеку возможность собраться с мыслями, чтобы тот сам, подобрав подходящие слова, продолжил разговор; в противном случае человек может просто уйти в себя и вообще отказаться говорить.

Неожиданно граф снова заговорил, разорвав гнетущую тишину:

— …Он заглянул в кейс и сразу закрыл его, но этого было вполне достаточно. — Граф знал, что нет нужды ничего пояснять. Брунетти и так все было известно о последствиях смертельной дозы облучения, которому подвергся Роберто, и о том, к чему это его привело.

— Когда вы узнали о том, что он открывал кейс?

— Когда передали материалы перевозчику. Через некоторое время мне позвонили по телефону. Сказали, что кто-то пытался вскрыть замок. Но на тот момент прошло уже около двух недель. Все это время груз находился у перевозчика на пароходе.

Брунетти воздержался от комментариев по этому поводу. На этот раз.

— А как скоро у него начались проблемы?

— Проблемы?

— Проблемы со здоровьем.

— Ах, это… — Граф покачал головой. — Кажется, неделю спустя. Сначала я подумал, что это грипп или что-нибудь в этом роде. От получателя груза не было ни слуху ни духу. Но Роберто с каждым днем становилось все хуже и хуже. А потом я узнал о том, что он взломал замок… и тогда я понял, в чем дело. Иного и быть не могло.

— А Роберто вы об этом спрашивали?

— Нет, нет, что вы, в этом не было нужды.

— А он сам кому-нибудь об этом говорил?

— Да, я ведь вам уже сказал, Маурицио. Но только потом, когда дела его стали совсем плохи.

— И что дальше?

Граф снова уставился на свои руки, задумчиво отмеряя пальцами правой ничтожный размер шариков, которые убили его сына, разом перечеркнув его жизнь. Наконец он поднял взгляд: