Жорж Сименон: Мегрэ и субботний клиент

Планшон выглядел самым обыкновенным человеком, одним из тех миллионов заурядных тружеников, которых можно каждый день встретить в метро, автобусе или на тротуаре. Они скромно и с достоинством направляются бог весть куда, чтобы выполнить все, что предначертано им судьбой. Парадоксально, но заячья губа еще больше обезличивала его, будто все имевшие этот физический недостаток были похожи друг на друга.

На долю секунды комиссару даже показалось, что Планшон нарочно, с каким-то дьявольским умыслом, предпочел встретиться с ним здесь, на бульваре Ришар-Ленуар, у него дома, а не в служебном кабинете на набережной Орфевр. Не потому ли он несколько раз ретировался из приемной с застекленными дверями, стены которой были увешаны фотографиями погибших на своем посту полицейских?

В уголовной полиции, где комиссару доводилось выслушивать тысячи исповедей, где он сам вытягивал из многих преступников волнующие душу показания, Мегрэ принял бы своего посетителя гораздо суше.

А здесь комиссар был у себя дома, его окружала привычная уютная обстановка, на кухне суетилась жена, он ощущал запахи вкусного ужина, вокруг находились мебель, различные предметы, которые многие годы оставались каждый на своем месте. Входя в квартиру, Мегрэ всякий раз как бы погружался в эту знакомую атмосферу, словно надевал на плечи старый пиджак, и настолько привык к ней, что, даже спустя месяц после покупки, телевизор, стоявший возле застекленной двери гостиной, казался ему инородным предметом.

Разве мог в таких условиях Мегрэ так же четко и умело допрашивать своего гостя, как он это делал в своем рабочем кабинете, когда допросы длились иногда по нескольку часов, а то и всю ночь, после чего комиссар выглядел таким же утомленным, как и его визави?

Впервые за всю свою карьеру полицейского, Мегрэ принимал посетителя не в кабинете, а у себя дома. Планшон долго не осмеливался встретиться с комиссаром, следил за ним на улице, чтобы узнать, где он живет. А до этого, по словам Планшона, тот написал Мегрэ около десятка писем, но все их порвал, а потом несколько раз приходил в управление уголовной полиции, где много часов провел в приемной. И вот с униженным видом этот совсем неприметный, ничем особо не выделяющийся посетитель, явился к Мегрэ на квартиру, чтобы по сути дела заявить:

— Я хочу убить свою жену и ее любовника. У меня есть готовый план, в котором я предусмотрел все до деталей, чтобы не попасться…

И Мегрэ вовсе не скептически воспринял подобное заявление: он внимательно выслушал рассказ Планшона и следил за выражением его лица. Комиссар почти уже не жалел о пропущенной телевизионной передаче. Телевизор они с женой купили недавно, и по вечерам, сидя рядом друг с другом, много времени проводили на кухне, заворожено глядя на экран.

Больше того, Мегрэ так сочувствовал своему собеседнику, что, когда тот вновь показал на хлопотавшую на кухне жену комиссара, он чуть было не предложил ему:

— Может, и вы перекусите с нами.

Потому что Мегрэ очень хотелось есть и он догадывался, что их беседа затянется еще надолго. Мегрэ хотелось знать об этой истории все, чтобы избежать какой-нибудь ошибки, в голове у него возникало множество вопросов, которые он собирался задать Планшону.

Два или три раза тот с тревогой спрашивал:

— Скажите, вы не принимаете меня за сумасшедшего?

Такое подозрение у комиссара возникало. По своему опыту он знал, что существуют различные степени безумства, и старая владелица галантерейного магазина, приходившая с вязаньем в приемную полицейского управления и заявлявшая, что она может понадобиться комиссару, являлась тому ярким подтверждением.

Прежде чем прийти домой к Мегрэ, Планшон выпил. Он признался, что выпивал каждый вечер, да и комиссар налил ему стаканчик сливовицы, поскольку тот явно в этом нуждался.

Алкоголики легко погружаются в свой, принадлежащий только им мир грез и видений, искренне принимая их за реальность. И постороннему человеку подчас трудно отличить, что является истиной, а что выдумкой.

Такие мысли приходили на ум Мегрэ, когда он слушал своего собеседника, но комиссар так и не мог сделать окончательного заключения. Он лишь старался лучше понять, какие чувства обуревали Планшоном, мысленно ставил себя на его место.

— Вот тогда я и начал понимать, что я лишний, — продолжал свой рассказ Планшон, посматривая на Мегрэ светлыми глазами. — Не знаю, как вам объяснить. Я любил ее. Кажется, и сейчас еще люблю. Да, уверен, что еще люблю ее и буду любить по-прежнему, даже если мне придется ее убить. Кроме моей матери, она единственная, кто отнеслась ко мне, как к нормальному человеку, а не уроду… Да и потом, это же моя жена… В чем бы она ни провинилась передо мной, она все же моя жена, не так ли?.. Она подарила мне Изабеллу… Она носила ее в своей утробе… Вы не, можете себе представить, какие месяцы я пережил, когда она была беременной… Случалось, я вставал перед ней на колени и благодарил за… Мне трудно выразить это словами… В ней был кусочек моей жизни, понимаете? И Изабелла — это же частичка нашей совместной жизни… До женитьбы я был совсем одинок… Никому не был нужен, никто не ждал меня дома по вечерам… Я работал, сам не знаю для чего… И вот теперь она нашла любовника, а я даже не могу на нее сердиться… Она молода… Красива… И Роже Пру крепче, чем я… Он смахивает на животное, полный сил и здоровья.