Жорж Сименон - Мегрэ и субботний клиент

Голос Пру был полон злобы.

— Он отец Изабеллы…

— А знаете ли вы, что Изабелла скорее хочет видеть меня в этом доме, чем этого типа, который каждый вечер набирается и плачется у кровати дочери?..

— До того, как вы поступили к нему на работу, он не пил…

— Это он вам сказал?.. И вы ему поверили?.. В таком случае, мы напрасно теряем здесь время…

— Верните мне документ, задайте мне вопросы, которые у вас еще остаются, и давайте на этом закончим… Меня совсем не волнует, что вы обо мне плохого мнения…

— Есть одна вещь, которая мне непонятна.

— Только одна? — с иронией спросил Пру. А Мегрэ, словно не слыша, продолжал рассуждать вслух медленным и монотонным голосом:

— Вот уже чуть больше двух недель, как Планшон уступил вам свою долю в деле… Ваша любовница и вы стали владельцами его мастерской… Думаю, Планшон уже не желал работать под вашим началом!..

— Конечно, поэтому он и уехал…

— Да, но он проработал после этого еще две недели…

— Вас это удивляет, потому что у вас своя логика. Вы считаете, что люди должны вести себя так или так, а не иначе… Однако бывает, что человек поступает иногда вопреки всякой логике… Иначе он не спал бы два года на раскладушке, а жена его в это время спала со мной в соседней комнате… Что вы на это скажете?

— Итак, подписав акт о продаже, Планшон тем самым согласился уйти из дома?

— Именно об этом мы и договорились между собой…

— В какой-то степени у вас появилось право вышвырнуть его за дверь…

— Не знаю… Я не адвокат… Мы же согласились терпеть его присутствие еще две недели…

Слушая Роже Пру, комиссар мысленно представлял себе, как человек с заячьей губой исповедуется у него в гостиной на бульваре Ришар-Ленуар, а сквозь застекленную дверь виднеется стол, накрытый для ужина. Конечно, до прихода Планшон выпил несколько рюмок, как он сознался, для храбрости, да и сам Мегрэ, чувствуя, что силы посетителя тают, налил ему сливянки. Однако, несмотря на то что Планшон был не совсем трезв, исповедь его показалась комиссару правдивой.

И все же… Не ощутил ли в тот субботний вечер Мегрэ нечто вроде неловкости? Не приходило ли ему несколько раз в голову сомнение и не смотрел ли он на своего собеседника более жестким взглядом?

Его длинный монолог был полон страсти.

Но и в голосе Рене, хотя она и старалась держать себя в руках, тоже звучала страсть.

Да и Пру, пытавшийся казаться хладнокровным, порой крепко сжимал зубы.

— Почему вы считаете, что он принял внезапное решение уйти из дома именно в понедельник вечером? Пру лишь безразлично пожал плечами.

— Он унес с собой три миллиона франков? — Продолжал настаивать Мегрэ.

— Я у него об этом не спрашивал.

— Когда вы ему их вручили две недели назад, что он с ними сделал?

— Он поднялся на второй этаж… Думаю, он где-то их спрятал…

— Он не отнес их в банк?

— В тот день он не мог бы этого сделать, дело ведь происходило вечером, сразу же после ужина.

— В кабинете?

— Нет. В гостиной. Мы ждали, когда малышка уснет…

— Вы все трое об этом говорили заранее? И обо всем условились, включая и сумму? Видимо, вы хранили деньги в кабинете?

— Нет. В спальне.

— Боялись, что он их возьмет?

— Спальня-то была только нашей.

— Вам двадцать девять лет… Вы могли откладывать деньги только после службы в армии… Каким же образом за такое короткое время вы сумели накопить столько денег?

— Из них мне принадлежала только часть, точнее одна треть…

— Где же вы достали остальные деньги?

Казалось, этот вопрос его ничуть не смутил. Наоборот! Похоже, он был очень доволен, что комиссар его задал, и начал объяснять:

— Один миллион мне одолжил отец. Он работал всю жизнь, чтобы скопить деньги… Еще один миллион одолжил мне муж моей сестры… Его зовут Мурье, Франсуа Мурье, у него колбасная лавка на бульваре Шарон…

— Когда вы получили эти деньги?

— Перед Рождеством… Мы надеялись покончить с Планшоном на следующий день…

— Покончить?

— Ну да, мы хотели дать ему деньги, чтобы он ушел из дома! Вы меня очень хорошо поняли.

— Наверное, вы дали ему расписку?

— Даже с родственниками я стараюсь заключать все дела на законном основании.

Мегрэ подвинул к нему блокнот и ручку.

— Не напишите ли мне точный адрес вашего отца и шурина?

— Доверяй-доверяй, но проверяй!

Однако он написал адреса. Почерк у него был старательный, ровный, почти как у школьника. Когда комиссар рассматривал адреса в блокноте, зазвонил телефон.