Аркадий Адамов - Приключения 1988

— Так, — спокойно подтверждает Хромой.

— А теперь вот хочу попросить. Очень нужно, понимаешь!

— Проси, — тем же тоном произносит Хромой.

— Вот, гляди, — Давуд кладет руку мне на плечо. — Это мой друг. Приехал из Москвы. Верь ему, как мне, понимаешь!

— Понимаю, — кивает Хромой, внимательно вглядываясь в меня.

Мы пожимаем друг другу руки. Давуд смотрит на часы и объявляет:

— Перерыв на обед, пожалуйста. Я ухожу, вы разговаривайте. В семнадцать часов я тебя жду, Виталий, а?

Я киваю, и Давуд, приветственно взмахнув рукой, уходит.

Хромой с усилием поднимается со своей скамеечки и, сильно припадая на одну ногу, выходит из-за барьера.

— Серьезная беседа не терпит суеты, — говорит он. — Пусть будет второй перерыв на обед. Все равно работы сейчас нет.

Он запирает дверь на длинный засов, потом выставляет в оконце табличку с надписью: «Перерыв на обед».

— Прошу в мои апартаменты, — шутливо произносит он.

Я захожу за барьер. Хромой толкает заднюю дверцу, и мы оказываемся в темной и, как видно, просторной комнате.

— Курить можно у тебя тут? — спрашиваю я.

— Можно. Мы не в ресторане.

— А в ресторане разве нельзя? — удивленно спрашиваю я.

— Ага. Ни в одном. У нас город некурящих. Нигде курить нельзя. Ни в кино, ни в театре, ни на пляже.

— Ай, ай, — я качаю головой. — Знал бы… впрочем, все равно приехал бы. Серьезное дело привело. Вот слушай. — Я закуриваю. — В Москве убит человек. Из вашего города приехал. Фамилия Семанский, зовут Гвимар Иванович. Был здесь директором магазина. Не знаешь такого?

— Не-а, — качает головой Хромой, боком пристраиваясь на стуле.

— Убили ваши, — продолжаю я. — Чума и Леха. Их знаешь?

— Этих знаю, — ровным голосом произносит Хромой и тоже тянется за сигаретой, а мне показалось, он не курит.

— Так вот, Чума арестован, Леха погиб.

— Лучше бы наоборот.

— Это точно, — соглашаюсь я. — Но так уж судьба распорядилась. Только вот что пока не ясно: за что убили-то. Они там, в Москве, крупную квартирную кражу совершили. И вроде бы этот самый Семанский им подвод к ней дал. А потом, я так полагаю, что-то они не поделили.

— А Чума что говорит?

— Пока ничего. Но вот Леха погиб. Теперь Чума постарается все на него свалить. И больше уличить его пока нечем. Вдвоем они это убийство совершили. Но скорей всего приказал третий.

Хромой слушает напряженно, забывая даже про сигарету. Он весь как-то съежился на стуле, подобрался, будто хочет прыгнуть куда-то, и только отброшенная в сторону искалеченная нога, как подбитое крыло птицы, разрушает это ощущение. Что-то особое, личное чувствуется в этом напряженном его движении.

— Ты такого Льва Игнатьевича, случайно, не знаешь? — спрашиваю я.

— Не-а. Это все не наша бражка. У нас другой народец, — усмехается Хромой, затягиваясь наконец сигаретой. — Но… Тут есть одно обстоятельство.

Я уже успел заметить, что выражается Хромой иной раз как-то необычно, слишком, я бы сказал, культурно. Странно.

Отпетый вроде бы, с двумя судимостями, а такой вдруг язык, откуда бы ему, спрашивается, взяться. Это — или семья, или образование.

— Какое обстоятельство? — спрашиваю я.

— Я этих двоих знаю как облупленных. Особенно Чуму. У меня с ним инцидент был еще там. — Хромой неопределенно машет рукой. — Так вот, квартирные кражи им никогда не светили. Это не их ума специальность. И вообще они уже больше года на дела не ходят. А грошей, между прочим, у каждого из них навалом. Вот кое-кто и толкует, будто они в няньки нанялись. Понял?

— К кому?

— Никто не знает. Темнят. Или теперь уже об этом в прошедшем времени говорить надо? Темнили, значит.

— А узнать можно?

— Попробовать можно.

— Попробуй. Ты ведь многих тут знаешь!

— Больше, чем надо.

— И врагов, значит, тоже нажил?

— Тоже больше, чем надо.

— Почему же так получилось?

— Расходимся во взглядах, — чуть заметно усмехается Хромой, не поднимая глаз. — Я кодлу не терплю. И на дела в жизни не ходил. Ну а это мне простить не хотят. И еще спасибо Чуме. Так что отношения у меня здесь пестрые, с кем как.

— И друзья есть?

— Не без того. Оборону держим. Вот так. Но помни, — сурово предупреждает Хромой. — Меня нигде не называй. Мало кто тебе встретится.

— Знаю.

— Приходи завтра вечером, как стемнеет. Но до шести. Может, чего уже буду знать. Один человек утречком должен ко мне заскочить.

— Ладно, — киваю я и смотрю на часы. — Пойду пока.

Я жму Хромому руку и выхожу на темную и пустынную набережную. С шумом ухают где-то рядом невидимые волны, с рокотом откатываются и снова бьют в каменную стенку набережной.