Аркадий Адамов - Приключения 1988

На улице холодно и вьюжно. На город опустились сумерки. На высоченных мачтах фиолетовыми бутонами начинают раскаляться мощные светильники.

Я подхожу к телеграфу ровно за три минуты до условленного срока и, не переходя узкую проезжую часть улицы Огарева, напряженно вглядываюсь в толпу людей возле здания телеграфа, на площадке между двумя старинными фонарями, к которой от тротуара ведет широкая мраморная лестница. Нет, я не вижу ни одного знакомого лица. Да и видно-то плохо. Остается только встать на условленное место и ждать.

Так и делаю. Впрочем, ждать приходится совсем недолго.

Ко мне подходит невысокий пожилой человек в темном пальто с пушистым меховым воротником и в шапке из того же меха. На шее ярко-красный шарф. И лицо его тоже красное от ветра и холода. Брови и усы в морозном белом инее.

— Здравствуйте, Виталий Павлович, — хрипловато произносит он.

— Здравствуйте, — сдержанно отвечаю я.

Секунду мы внимательно рассматриваем друг друга.

— Не согласитесь ли перейти дорогу и посидеть за столиком? — спрашивает незнакомый мне человек. Но что-то в его внешности меня настораживает.

— Отчего же, — соглашаюсь я. — Тут, конечно, не поговорить.

Мы спускаемся по широкой лестнице, переходим улицу и через минуту оказываемся в двухэтажном кафе.

Освободившись в гардеробе от пальто и шапок, мы снова исподтишка, пытливо оглядываем друг друга. Незнакомцу лет за пятьдесят, пожалуй, одет солидно, манеры тоже солидные, уверенные и энергичные. Взгляд из-под густых бровей умный, слегка ироничный, мне такой взгляд обычно нравится.

Мы усаживаемся за столик и закуриваем. Эта дурная привычка создает, однако, благоприятную обстановку для начала непростого разговора, который, видимо, нам предстоит.

— Как прикажете мне вас называть? — осведомляюсь я.

— Допустим, Иван Иванович, — усмехается мой собеседник.

— Не пойдет, — решительно возражаю я.

— Почему же?

— У нас оказываются неравные условия, вы-то знаете, как меня зовут. А неравные условия не обещают доверительного разговора, сами понимаете. Но главное даже не в этом, — я с улыбкой машу рукой. — Иван Иванович — очень уж банально и нарочито. Называя вас так, я каждый раз буду невольно улыбаться. А при серьезном разговоре это неуместно. Как вы считаете? Мой собеседник усмехается. При этом седые стриженые усы его приподнимаются, обнажая влажные, ровные, прямо-таки перламутровые зубы, явно, конечно, вставные.

— А с вами приятно беседовать, — говорит он. — Что ж, будь по-вашему. Меня зовут Павел Алексеевич.

— Это другое дело, — соглашаюсь я. — Во всяком случае, ближе к истине.

Мы снова закуриваем.

У Павла Алексеевича забавная привычка: закурив, он не гасит спичку, а, ловко перехватив ее за обгорелый конец, старается, чтобы она сгорела вся и остался только черный, обугленный червячок. Это занятие, отвлекая внимание собеседника, вероятно, помогает успешнее вести сложный разговор.

Осторожно положив в пепельницу очередную обгоревшую спичку, Павел Алексеевич внушительно говорит:

— Так вот. Первое предложение: не воюйте с ветряными мельницами.

— Как же это расшифровать применительно к конкретному случаю? — спрашиваю я, все еще не понимая, к чему же в самом деле относится вся эта грандиозная артподготовка.

— Как расшифровать? А вот как, — говорит Павел Алексеевич и при этом крутит в руках зажженную спичку, стараясь, чтобы она сгорела до конца.

И я невольно наблюдаю за его манипуляциями.

— …Обратите внимание, — продолжает Павел Алексеевич, с удовлетворением бросая обуглившийся кусочек в пепельницу, — наше планирование построено так, что то и дело остаются неиспользованные, неучтенные резервы.

— Кем не учтенные?

— Вышестоящими органами, конечно. А предприятия, обладатели этих резервов, этих материальных излишков, причем чаще всего весьма дефицитных, вольны или копить их, или комбинировать с ними. Об этом, кстати, не раз писалось в газетах, небось читали?

— Читал.

— Ну так вот. И эти излишки, всякие комбинации с ними сулят предприимчивым людям немалый доход, а населению — нужные товары, дополнительно, как бы сверх плана. Парадокс заключается в том, что при этом не страдают планы ни самого предприятия, ни даже всей отрасли.

— На бумаге?

Незаметно я втягиваюсь в спор. Наглость и очевидная удачливость этих ловкачей начинает бесить меня. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наговорить лишнего. Пусть выкладывает, пусть. Это полезно услышать.