Ирина Лобусова - Королевы Привоза

— Мы почти пришли, — красавица решительно потянула его за собой, а затем вдруг запела, отчаянно фальшивя: — Это мой каприз, всего лишь маленький каприз, любовь моя…

Солидным господином был купец из Пскова Петр Евдохин, приехавший в Одессу по коммерческой надобности. Это был первый его визит сюда, и бурлящий город в буквальном смысле слова свел его с ума. Позабыв про дела (кстати сказать, с успехом состоявшиеся на Одесской бирже: он заключил такие выгодные сделки, что результат превзошел все его ожидания), купец пустился во все тяжкие, открыв для себя соблазнительный мир одесских ресторанов, кафе-шантанов и публичных домов.

Позабыв про солидный статус семейного человека и отца шестерых детей, Евдохин принялся сорить деньгами в компании одесских кокоток, благо денег он заработал столько, что хватило бы и на Одессу, и на Псков.

Но, несмотря на такую развязность, купец все-таки свел в Одессе серьезные знакомства среди солидных людей. Он посещал приемы, светские балы и жертвовал деньги на благотворительность в компании официальных отцов города, которые всячески привечали любого богача, приехавшего в Одессу заниматься коммерцией, а значит, оставлять в городе свой капитал.

И вот однажды, находясь в модном ресторане в Сретенском переулке, купец был поражен в самое сердце молоденькой красоткой с длинными белокурыми волосами, которой одновременно удавалось выглядеть похожей и на распутную кокотку, и на непорочную гимназистку. Евдохин потерял голову. Девушка сказала, что ее зовут Марусей, и не отставала от купца ни на шаг, показывая ножки и немилосердно строя ему глазки.

Стремясь произвести впечатление на юную диву, купец повез ее на авто в самый дорогой ресторан на Дерибасовской. Каких только деликатесов не потребовала подгулявшая парочка! Самое дорогое шампанское лилось рекой. Каждый раз, когда из бутылки выстреливала пробка, девушка хлопала в ладоши и заливалась счастливым смехом.

Одесская красавица сказала приезжему купцу правду — но не всю. Ее действительно звали Марусей — Марией Лежнич, но в Одессе она была известна под кличкой Манька Льняная: так ее прозвали за цвет и мягкость волос. Она была отчаянной девицей с богатым криминальным прошлым, которое никак не отражалось на ее миловидном личике.

Когда купец расплачивался в ресторане, он вытащил толстую пачку денег. У Маньки округлились глаза. И вместо того, чтобы повести Евдохина к себе или же пойти в гостиницу к нему, она потащила его к морю — кататься на лодке. Купец был совсем не против, как раз наоборот: это показалось ему невероятно романтичным, и он беспрекословно последовал за своей дамой, которая отлично ориентировалась во мраке одесских пляжей.

Они остановились у самой кромки воды в сплошной темноте.

— Где же лодочник, душа моя? — удивился Евдохин, — ничего ведь не видно!

— А вот погоди! — Засунув два пальца в рот, Манька залихватски свистнула и пояснила: — Здеся часто за лодки катаются.

В тот же самый момент справа с зажженной керосиновой лампой к ним подошел молодой коренастый парень.

— Это Ванька Дюжий, лучший лодочник в городе, он нас покатает, — улыбнулась Манька. — Да ты не боись, вперед иди. Я за тобой.

Подчиняясь своей красавице, Евдохин решительно шагнул в темноту. Манька же, приотстав, бросила лодочнику какую-то, с точки зрения купца, невероятно странную и бессмысленную фразу:

— Гусь под завязку, шмарать за дно.

Но ответного кивка лодочника купец не увидел, так как уперся прямо в борт лодки, привязанной к деревянному колышку.

Манька первой легко прыгнула в нее. Евдохин и лодочник последовали за ней, и очень скоро стал отчетливо слышен тихий плеск весел по спокойной воде — лодка все дальше и дальше удалялась от берега. Лодочник зачем-то потушил лампу, и все трое снова оказались в сплошной темноте. Купцу это сразу не понравилось. Он заерзал на своем месте.

— Не далеко ли плывем, душа моя? Может, вернемся, пойдем в гостиницу?

В этот момент из-за туч показалась луна. В руке Ваньки что-то блеснуло. Купец не успел ничего понять. Быстро, отточенным жестом лодочник ударил его ножом в горло, и тот, хрипя в предсмертной агонии, повалился вниз, на дно лодки.

— Нож, адиёт… — поморщилась Манька, — много крови…

— Не боись, к утру отмою, — лаконично сказал Ванька и стал помогать ей шарить в карманах сюртука и штанов.

— Во гусь! Таки да, под завязку, — присвистнул он, раскладывая на скамейке толстые пачки денег, — такого за нас еще не было! Сколько же ты мне-то отвалишь? — взглянул он на Маньку.