Николай Леонов - Почерк палача

Когда Крячко вошел в приемную Бодрашова, секретарша оторвала взгляд от экрана компьютера, увидела незнакомого штатского и ледяным голосом произнесла:

— Алексей Алексеевич крайне занят, когда освободится — неизвестно.

— Здравствуйте! — Станислав поклонился. — Доложите Алексею Алексеевичу, пришли из группы Гурова на пять минут.

Секретарь протянула руку, собираясь доложить шефу по громкой связи, но, видимо, что-то в неизвестном штатском ее насторожило, и она молча скрылась за портьерой. Через несколько секунд она выскочила обратно с нездоровым румянцем на щеках и снова молча кивнула на портьеры.

Бодрашов находился один на один с грудой бумаг, лежавших на приставном столике, на столе перед генералом находилась лишь аккуратная папочка.

— Здравия желаю, господин...

— Спасибо, Стас, не жалуюсь, — прервал Бодрашов, указывая тяжелой ладонью на кресло. — Крепко меня защищают. Черт-те кто приходит, а нужного человека тормозят. Ну, говорите.

— Приятная новость, Алексей Алексеевич. Сегодня Гуров заметил, что находится под “наружкой”. Не буду утомлять...

— Нет уж, утомляй! Я не люблю знать половину да часть, хочу знать все.

Станислав быстро изложил ситуацию, заметив под конец:

— Необходимо взять за горло опера Вагина. Для этого следует пройти за мальчиками до их хозяина. Заказывать “наружку” — почти наверняка провалить дело. Бумаги идут через многие руки. Нужно просить помощи у контрразведки, конкретно у генерала Кулагина. Он хороший мужик, давний приятель Гурова.

— Станислав, вы всегда так и работаете? Приятель обращается к приятелю? — спросил недовольно заместитель министра.

— Коррупцию придумали не в России, Алексей Алексеевич.

Бодрашов рассмеялся, его массивные плечи приподнялись, опустились, заместитель министра деланно нахмурился.

— А вы ко мне пробрались, словно лазутчик?

— Как можно? Я доложил Петру Николаевичу.

— А почему не Гурову? — удивился Бодрашов.

— Лев Иванович не любит просить о помощи, — ответил Станислав.

— Ага! Они не любят! Учтем. “Наружка” должна брать парней с “хвоста” машины Гурова?

— Видимо.

— Спасибо, вы свободны.

— Спасибо, Алексей Алексеевич! — Крячко выскочил из кабинета замминистра, прикидывая, как быстро о его деятельности узнают Гуров и Орлов и чем все обернется для него, Стаса Крячко.

Начальник, будь он тебе трижды друг, не любит, когда за его спиной шибко активничают.

Станислав вернулся в кабинет, Гуров разговаривал с незнакомым мужчиной, махнул на друга рукой.

— Вот и потерпеть мог бы, а придется идти обедать, — изрек опер и пошел в столовую.

Гуров беседовал с главой преступной группировки Валентином Кузьмичом Сухотым, по кличке Сухой.

Гуров вызвал его обыкновенной повесткой, послав ее даже не через отделение милиции, а просто по почте.

— Я на три дня опоздал, но это претензии не ко мне, а к почтовому департаменту, — сказал Сухотый. — Кстати, как мне к вам обращаться: по званию, гражданин или господин? Какой у меня сейчас статус?

— Меня зовут Лев Иванович. В повестке написано. Статус ваш обычный — гражданин России. Если разрешите, я вас буду называть Кузьмичом, как вас величают в народе.

— Если вы хотите по-простому, зовите по имени, — ответил Сухой. — Кузьмич я для пацанов. Вы меня по убийству Крещеного дернули? Зря время теряете, прокуратура меня целый день потрошила.

— Валентин, я человек битый, тертый, во многих водах стиранный. Я знаю, что вы людей не стреляете и Крещеный вам не мешал. Я очень много о вас знаю, Валентин.

— Тогда, Лев Иванович, вы знаете, что творил со мной особист в зоне, но стукачом все одно не сделал.

— Знаю. Он плохой опер, да и только. Приличный, не говорю хороший, оперативник за версту видит, что вы к агентурной работе не пригодны. Я за всю власть не в ответе, потому не стану извиняться, что вас в первый раз за чужой грех посадили и во второй раз нагло на кражонку спровоцировали. Жизнь вашу сладкой не назовешь, она у людей по-разному складывается. Главное, Валентин, в том, что вы выстояли. За что я вас искренне уважаю.

— Я так понимаю, господин полковник, что вызвали вы меня для профилактической беседы. — Валентин усмехнулся. — Хотите из меня честного, уважаемого человека сделать?

— Хочу, — признался Гуров. — Только не знаю, каким образом. Убежден, что словами, никакими словами, вам не поможешь. А для дел у меня ни сил, ни денег, ни возможностей. А зачем я вас пригласил? Честно? Так и сам понятия не имею, Валентин Кузьмич.